Томилина Тамара Федоровна, рабочая шахты имени 50-летия СССР, 1945 года рождения, семейное положение — разведена. На вопрос о местопребывании в настоящее время Клюева Н. А. ответила, что не знает, где он.
…Лейтенант милиции Абдыбек Мусин — совсем молодой человек, тонкий, в аккуратно пригнанной форме, по указанию следователя майора Такенова побывал в доме Тамары Федоровны Томилиной…
Дом остался Томилиной от родителей. Отец скончался, а мать три года тому назад переехала жить к сыну в город Фрунзе. Там трое ребятишек. Брат Томилиной по специальности электрик, образование у него среднее специальное. Тамара школу оставила, едва дотянув до восьмого класса. Через два года вышла замуж за веселого парня, баяниста и плясуна. Прожила с ним, однако, недолго. Детей у них не было. Плясун запил горькую, попал в профилакторий, а потом вообще исчез из родного города. Говорил, что уезжает на стройку, будет строить новую жизнь и честно трудиться. «Или грудь в крестах, или голова в кустах! Верна-а?» — говорил он со своими дружками перед отъездом, с которыми часами просиживал в пивной, именуемой чайной.
Тамара Томилина больше в брак не вступала, хотя были у нее претенденты. Настоящая любовь улыбнулась ей полтора года назад, когда вернулся из армии двадцатилетний Коля Клюев. И Клюеву она понравилась. Говорил, что жить без нее не может. Хотя на шесть лет был моложе Тамары.
Когда однажды, после третьего совместного похода в кино, она оставила Николая у себя на ночь, он заявил родителям: «Перехожу жить к Тамаре. А что старше она, это неважно».
Прожили вместе полтора года. И вот пять дней назад Клюев ушел. А через два дня исчез.
Лейтенант Мусин вошел в светлую, озаренную солнцем комнату. Бросалось в глаза, что хозяйке сейчас не до уборки. Кровать застлана кое-как, одеяло положено криво, у поддувала горящей плиты рассыпана зола. На столе — немытая посуда. Тамара — полноватая для своих двадцати восьми лет, красивая, кареглазая — была чем-то подавлена.
— Да нет его у меня! Третий день, как нет… Я и к его родителям бегала, к сестре. Они тоже ничего не знают. Ушел он. Просил прощения, что так вышло. Говорил, может, вернется. Но не пришел. Рассердилась я на него. Ведь клялся, божился, а тут ушел, наверное, к другой.
— Когда последний раз вы его видели?
— После того раза, как ушел, еще раз появлялся. Дня два, нет… три тому назад. Ничего не объяснил, утешал, дескать, так получилось, я еще молодая, еще все у меня впереди… Я ему ответила, что мне утешений не надо, пусть идет и барахло свое, которое у меня еще осталось, забирает. Он ответил, что потом заберет, а сейчас ему на работу надо.
Женщина, чуть прищурив глаза, с тоской смотрела мимо лейтенанта в окно, на стекла, изукрашенные морозными замысловатыми цветами.
Вечером капитан Сергеев сам собирался поговорить с Тамарой Томилиной. Появилось еще одно свидетельство причастности Томилиной к ранению Клюева, а именно показания Трофима Михеевича Васина.
Михеич явился в райотдел перед самым обеденным перерывом и в крайнем возбуждении заявил:
— Вспомнил я, товарищи, вспомнил! Ножик этот с фронта привез мой померший теперь уже приятель Федя Томилин! Он этой трофейной оружией и хлеб резал, и лучину колол, и тютюн крошил. Да, человека нет, а железка — вот она, в цельности сохранилась.
Иван Васильевич шел по безлюдным, притихшим под вечер переулкам самозастройки. Шел и думал о Тамаре. Ревность тоже может толкнуть человека на крайний поступок. Она — причина двенадцати убийств из ста, вспомнил Сергеев. Во многих окнах горел электрический свет. Но в доме Тамары Томилиной окна мрачно темнели. Скорее всего хозяйка была на работе.
Он вернулся на автобусе в центр города и увидел свет на втором этаже райотдела, в комнате, где работал Такенов. Сергеев поднялся к нему. Такенов собирал со стола бумаги и укладывал их в сейф.
— Все трудимся, Мукаш Такенович!
— Тружусь. Прокурор поджимает. А дел много… Но на сегодня хватит. Засиделся. Гайша ждет. Ничего, она понимает… Да, вот что! — майор порылся в бумагах на столе и подал одну из них Ивану Васильевичу. — Здесь заключение насчет ножа.