— Нет, нельзя! — говорит убежденно Илько. — Ни одного олешка зверю!
Чтобы отогнать сон, Илько нюхает табак и сердито ругается.
«Скоро утро, — думает он уже спокойнее, — тогда можно будет немного поспать».
Он ложится навзничь на нарты и долго размышляет, как будут хвалить его бригаду за то, что ни одного олешка не прокараулила за целый год.
Сам того не замечая, старый пастух засыпает, и хорей вываливается из его рук.
Но и во сне Илько продолжает бороться с непреодолимой усталостью. Много раз, как ему кажется, он стряхивает с себя дремоту. И внезапно стая громадных волков бесшумно появляется возле оленьего стада; Илько холодеет от ужаса, заметив вожака волчьей стаи. У вожака туловище волка, а голова Выль Паша.
— Съедим Илькино стадо, — говорит Выль Паш волкам.
— Съедим, — хором отвечают волки.
— Подождите, — говорит Выль Паш и подходит к Илько. — Пойдешь ко мне в батраки, Лаптандер, тогда я стадо не буду есть, и ты будешь каждый год получать у меня за работу по три важенки.
— Нет, — отвечает Илько, — в прошлом году мне колхоз дал премию — двадцать олешков. В колхозе я заработал пять раз по тысяче рублей да бинокль в придачу. Не пойду к тебе, Выль Паш, потому что ты кулак, а я теперь большой начальник, старший бригадир.
— Вы слышали? — говорит Выль Паш волкам.
— Слышали, — отвечают волки человеческими голосами. — Мы сейчас убьем его.
Илько хватает винтовку, стреляет в Выль Паша и волков, но пули не приносят им вреда. Волки смеются над Илько и перегрызают горло оленям — одному за другим.
— Тебя будут судить страшным судом! — кричит пастух Выль Пашу.
Но тот, подбежав к нартам, сбивает Илько на снег. Он кладет передние лапы на грудь Илько и скалит свои желтые волчьи зубы:
— Ха, колхозный ударник! Где ж твоя сила, олений начальник? Покажи мне свое горло…
Выль Паш стискивает до удушья горло Илько. Илько хрипит, поднимается и открывает глаза: он — один, в пустоте большой снежной низины. Пес Нябик, скуля, дергает его за полу малицы. Ни нарт, ни винтовки нет.
Поземка замела следы стада…
Задыхаясь, старый пастух спешит за собакой. Он хватается за грудь, падает, вновь поднимается и бежит.
Стада нет…
Но Нябик визжит и рвется вперед, на крутую сопку. Собрав последние остатки сил, Илько взбирается наверх и видит в долине стадо и свою упряжку. Он сходит вниз и останавливается, вновь охваченный ужасом: у кустов тальника лежат две важенки, растерзанные волками.
Илько долго сидит на нартах, руки его дрожат, и медленные слезы обиды застилают его глаза.
Через полчаса он подгоняет колхозное стадо к своему чуму. Вот его собственные олени. С каким трудом он растил их. И как радовался в тот день, когда колхоз премировал его. Сейчас Илько молча и сосредоточенно выбирает в своем маленьком стаде двух лучших важенок. Прислонив одну из них к нартам, он вырезает на ее ухе колхозное клеймо.
— Сам виноват, — шепчет он и нежно гладит по лбу важенку, которая по его воле стала теперь колхозной.
Едва успев заклеймить вторую, он слышит скрип саней и знакомый голос председателя колхоза:
— Как дела, Илья Семенович?
— Хорошо, — говорит Илько. — Очень хорошо, только я сильно заболел. — И добавляет: — Устал я. Переведи меня просто в пастухи. У меня голова худая. Кружится.
— Ничего, — говорит председатель и тепло улыбается, заметив, как клонится к нартам охваченная непреодолимым сном седая голова Илько Лаптандера.
ГОРЯЩЕЕ СЕРДЦЕ ДАНКО
Широкоскулый и черноглазый ненецкий мальчик, Сема Лаптандер, был счастлив оттого, что на земле есть две чудесные вещи — сказки слепой бабушки Нярконэ и клыки моржа, из которых можно вырезать столько занимательных фигурок, что мир сразу становится намного интереснее.
Русская учителка Тоня Ковылева тоже любила сказки. Сема Лаптандер сам слышал это от своих друзей. Когда кончались в Красном чуме уроки с неграмотными, учителка собирала ребят у лампы-молнии, подолгу рассказывала им сказки. Только у нее, по мнению Семы, была, очевидно, худая память. Она могла рассказывать сказки только с книжкой. Она именно рассказывала их, а не пела, как бабушка Нярконэ.
Сема был еще мал. Он был так мал, что успел изучить за свою жизнь хорошо только три буквы алфавита, и в Красном чуме ему еще рано было учиться.