— Им не будет обидно, если похоронить в плавнях? Мы ведь все-таки моряки. У вас по-своему это.
— Не все ли равно, — сказал Тарас, передал фанерку и пошел к убитым.
Не торопясь он каждого поцеловал в лоб, каждому сказал какое-то свое слово.
И, оттого, что он разговаривал с мертвыми, как с живыми, сержанту стало тяжело. Он отвернулся и торопливо свернул цигарку.
У трупа Остапчука Тарас опустился на колени и прошептал горько:
— Прощай, дорогой…
И они похоронили товарищей в вязкой и широкой могиле.
Впервые за сутки над рекой стояла тишина. Тарас подошел к своему пулемету и заложил в него ленту. В прицельную рамку он отчетливо видел понтоны, наводимые немцами.
— Отставить, — сказал сержант, — пока мы живы, приказ есть приказ.
— Я не думаю стрелять, — сказал Тарас, — я только прицеливаюсь.
И, бережно очистив пулемет от грязи, он сменил в кожухе воду и подтащил ящики с пулеметными лентами.
— Если меня убьют, похорони рядом с ними, — попросил он, — и фамилию припиши: Тарас Опанасенко.
И, чтобы сержант не забыл его наказа, он передал ему огрызок химического карандаша.
— Не забуду, — сказал сержант, — только ты об этом не думай. Сейчас некогда об этом думать.
— Я привык думать всегда, — сказал Тарас. — И почище дела бывали. Вон Остапчук знает…
И Тарас кивнул в сторону могилы.
Они помолчали, пока немцы на правом берегу не надули первый понтон и не спустили его в воду. И, точно ободренные этим, еще резче закричали офицеры, и тишина сразу рухнула с двух сторон — справа и слева.
— Снова перешли в атаку, — сказал Тарас.
— Пусть, — сказал сержант, — они — оптики, очки втирают. Думают, что с нами покончено.
— Ну, с нами нелегко покончить, — медлительно ответил Тарас и опустился в окоп. Украдкой он закурил цигарку, чтобы сдержать ярость. — Ты мне скажешь, когда время придет.
Сержант не ответил. В воздухе появились самолеты, и земля задрожала от артиллерийской музыки. Через минуту справа показались остатки разбитой переправы и на ней трупы гитлеровцев. Потом поплыли раненые. Они медленно тонули. Их прибивало к плавням и вновь уносило дальше, вниз по течению.
— Может быть, пора? — спросил Тарас.
— Три понтона, — сказал сержант, — посиди еще.
Но Тарас уже успокоился. Он вылез из окопа и посмотрел на переправу. Немцы надували четвертый и пятый понтоны. Позади, в степи, тарахтели тракторы. В свете электрических фонарей было видно, как тракторы и трехтонки разгружались от теса и досок. Быстро вытащив понтоны к середине реки, немцы укрепили их на якорях и стали наводить настил.
Сержант посмотрел на часы.
— Тридцать минут мы продержимся вдвоем, а там подойдут наши.
Тарас подполз к нему, не отводя взгляда от реки.
— Ты будто кого-то утешаешь, — сказал он сердито и упрямо. — Я никак не пойму, кого ты ободряешь?
— Я никого не ободряю, — сказал сержант. — Я просто говорю, что отступать не намерен. Некуда отступать.
— Так и я говорю, — сказал Тарас, — и ты меня лучше не ободряй. Я видел виды похлеще тебя. Понял?
— Я же не знал, — мягко ответил сержант, — я ведь только неделю как в вашей части.
— В этом все и дело, — миролюбиво сказал Тарас и вернулся к своему пулемету. — Может, пора, дорогой?
Было еще рано. Немцы навели только половину переправы. Часть переправы была уже вполне готова, по ней могли идти легкие танки и автомашины. Но в эти минуты лезвия прожекторов полоснули небо и ощерилась зенитная артиллерия. Пунктир трассирующих пуль прошил темноту. Потом с угрюмым воем ахнула бомба, переправа качнулась от взрывной волны, и два грузовика взлетели на воздух, а третий загорелся.
— Молодец, — сказал сержант, — отчаянный…
— Может, начнем, дорогой, — сказал Тарас, и голос его внезапно сник. Он прислушался, а спустя секунду пополз к камышам: — Идем за мной…
Они проползли до песчаной косы, вдавшейся в реку. В свете луны, прожекторов, вспышек орудий и ракет над переправой они увидели человека. Он полз, утопая по локоть в песке, и звал своего командира:
— Отделенный… товарищ отделенный…
Тарас подождал, когда он доползет до камышей, а потом взял за руки и сказал властно:
— Быстро к пулемету… Понял?
— Есть к пулемету, товарищ отделенный, — сказал раненый, точно очнувшись.