Чтобы не обидеть Кариму, сделали по глотку из пиалушек, и Трошин спросил «аксакала», не очень ли испугалась жена.
— Чего говорить! Но как начала обо мне беспокоиться, так и не перестает. До сих пор…
Масуда застали уже на ногах. Только-только учитель разложил тетрадки и карандаши на партах. По тому, что они лежали не везде, было ясно, что учеников пока набралось меньше чем на класс, но все же немало. Масуд обрадовался Трошину, как будто сто лет не видел его, обнял, тряс и тряс руку. Познакомил со своими помощниками — Кадыром-ака и Умринисо.
Трошин передал ему все приветы из дома, а Масуд больше слушал, чем расспрашивал. Улыбался и кивал — он был счастлив, что ему привезли живое слово из маленькой махалли над Анхором. Первые наши дороги из дома всегда кажутся длиннее, чем они есть на самом деле, и длиннее многих будущих дорог, порой и вправду ведущих на край света. Это — первые… А будущие — предстоят ли они еще, мы о них не очень думаем, начала занятий еще оставалось время, и Умринисо поручили следить за детьми, которые вот-вот соберутся, а сами с Кадыром-ака пошли к дому бая в саду, где жили Фатима-биби и Дильдор.
Из учтивости Кадыр-ака шагал поодаль, сзади, а Трошин и Масуд вполголоса разговаривали о своем.
— То, что Нормат выполнял волю бая, ясно, сколько бы он ни отпирался. Но… такое ощущение, что здесь еще кто-то есть!
— Почему?
— Очень уж презрительно отзывался бай о Нормате. Раб. Не может он быть главным.
— А может быть, нарочно? — спросил Масуд.
— Может, — ответил Алексей Петрович. — Подозрений много, а знаем все еще мало.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — повторил Масуд любимую поговорку Трошина, чтобы как-то развеять его тяжелую хмурость.
Они приблизились к дому. Будить никого не пришлось — Фатима-биби уже сидела на веранде, бормотала что-то, перебирая четки. Увидев людей, идущих без приглашения и без спроса, да еще одного из них — в военной гимнастерке, Фатима-биби вытянулась и замерла, как статуя. Даже костяшки толстых четок застыли в ее пальцах.
На чужие голоса из двери выскочила Дильдор. И тут же вздернула свой голубой платок с плеч на голову, закрыла мелкие косички и лицо. И никто не увидел, как она сначала вспыхнула, почти восторженно, увидев Масуда, и как померкла тут же. Тихонько присела на одеяло рядом с матерью. Подняла глаза, увидела, что Масуд таращится на нее, и поправила нерешительным, как бы случайным прикосновением бутончик розы за ухом, заложенный туда, едва вскочила с постели. Может быть, Масуд не мог прийти один, а не терпелось, и поэтому он взял друзей? Эта мысль родилась и начала вызревать до того мига, как невысокий русский, в форме, сказал извиняющимся, но непреложным тоном:
— Я, матушка, из Главполитуправления. Прибыл для обыска дома Нарходжи, сына Давлатходжи. Этого, значит, дома, где вы живете. Вот и ордер.
Он протягивал листок бумаги, а мать сидела не шевелясь. Как будто ее не касалось. Как застыла, вроде истукана, в том состоянии и пребывала, не реагируя ни на что — ни на жесты, ни на слова.
— Посмотрите, — предложил Трошин. — Будете смотреть?
Он, видимо, отличался терпеньем. И Фатима-биби наконец ответила ему, благо, что с ней разговаривали по-узбекски:
— Я неграмотная! — и еще выше вздернула голову, словно гордилась этим.
— Плохо, очень плохо, — сказал Трошин. — А она? — и показал на Дильдор, сразу сжавшуюся в комок.
— И она тоже!
— Что ж делать? Вот учитель — он вам прочтет, — Трошин передал ордер Масуду, тот сказал, что ордер — это разрешение, и прочел, а Дильдор стало понятным, зачем этот, из ГПУ, привел учителя, и снова она всех возненавидела.
Еще секунду назад, в счастливом и обманчивом озарении, она вообразила, что Масуд пришел в дом с товарищами, чтобы увидеть ее с утра, а на самом деле…
— О боже! — вырвалось у нее внезапно, как будто она уронила спелый арбуз с руки, и она метнулась в комнату, но мягкий русский задержал ее добрым, даже ласковым, однако требовательным и ставшим от этого еще ненавистней голосом:
— Нельзя, нельзя, девушка. Пока обыск не кончится, сидите на месте, здесь, на веранде. Прошу вас.
Ей пришлось, сгорая от стыда и злости, вернуться на одеяло, а мать скосилась на учителя и чайханщика:
— А эти мужчины зачем здесь? У меня девушка в доме!
— Учитель вам ордер прочел. А это — завхоз школы. Они рядом живут, и я пригласил их как понятых…
Фатима-биби сощурилась и покосилась на Кадыра — вот как, только что был работником у Кабула, а уже завхоз школы, не для этого ли ты вчера приходил, чтобы сегодня ГПУ привести? А Трошин договаривал: