— Обидий!
— Какой Обидий? — спросил Алексей Петрович, когда всадник достаточно удалился. — Кто он?
— Вот тебе на! — вместо ответа все тем же шепотом воскликнул Масуд и перевел глаза на Трошина. — Я с ним в педучилище был, в одной группе! Балда хорошая, тупица и наглый человек, но — племянник самого наркома просвещения! Талибджан… По-моему, после училища он устроился в Народный комиссариат, к дяде!
— Ну вот… Значит, это и есть — представитель, которого ждали у мельника. И ты ждешь.
— А он правит к ишану.
— Да, к ишану, — подтвердил Трошин, поднявшись выше и не спуская глаз с мостовой. — Свернул в его открытые ворота. Так, так…
— Но почему же… Ну и стервец!
— Ждали у мельника, а свернул к ишану. Мог и туда свернуть, а возможно, там жгли лампу и делали вид, что ждут, для отвода глаз. Они тоже не дураки. Это ты поимей в виду во-вторых…
— А теперь что?
— А теперь? — спросил Трошин, и в свете робкого пока еще утра Масуд увидел его посеревшее и продрогшее, но улыбавшееся, довольное лицо. — А теперь пошли к тебе, согреем и напьемся вволю горячего чая! Ха-а! — Дрожь пробежала по всему трошинскому телу, и он сдавил кулаки и потряс ими.
Наступал новый день.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Пока арба везла Салиму по такой длинной, что она казалась ей бесконечной, дороге в Ходжикент, счастливая улыбка не сходила с лица девушки, не покидала ее. Горы замерцали вдали, как сказочные замки, как крепости, полные не оружия, не пушек и ядер, не бочек с черной кипящей смолой, чтобы защищаться от набегающих вандалов, а чудес. Она ехала в страну, манящую чудесами. И главным из них было осуществление мечты — Масуд, которого она любила, будет все время рядом. Она станет работать около него, уставать вместе с ним, накрывать ему стол и подавать свежий, крепко заваренный чай, какого никогда ни у кого не было, и пусть будет к чаю всего-навсего одна лепешка, но ведь это самая вкусная лепешка! И спать она будет за тонкой стенкой от Масуда, слыша его дыхание. А потом… Она не знала когда, было боязно об этом думать, но потом… она выйдет за него замуж.
Вот так должна была исполниться ее мечта.
Однако уже несколько дней прошло, как она в Ходжикенте, но почти не видит Масуда. С утра преподают в разных классах, а как кончатся занятия, Масуд уходит в сельсовет, где его ждут — ведь он активист, учитель — умная голова, да его просто любят, с ним всегда хотят посоветоваться по любому делу, не оставляя ей ни минуты для разговора с любимым.
Ну, она ведь тоже не глупая, она сразу сделала поправки к своим сладким мечтам, к своим видениям, она поняла, что это все похоже на детские сны. Правда выглядела иначе. Только утром они собирались за едой, за завтраком, который готовила Умринисо, и было их четверо: два учителя, завхоз и уборщица. Но мог же Масуд посвящать ей хотя бы короткие осенние вечера!
Каждый вечер в его комнате было темно. И все темнее становилось в ее душе… Нет, конечно, было и хорошее! Например, они с тетей Умринисо разрезали сверток красного сатина, который принес Масуд из сельсовета, на пионерские галстуки, аккуратно обшили все края, и было первое пионерское собрание, был настоящий праздник, у многих детей на глазах появлялись слезы радости, когда их принимали в пионеры. Они становились ленинцами. Какой гордостью светились детские лица после того, как Масуд объяснил, что галстук — это кусочек знамени на груди, это часть революционного огня, который нужно хранить и поддерживать в себе и других. А в конце этого первого сбора, на котором присутствовали и Исак-аксакал, и Батыров, и многие другие ветераны революционных боев, а теперь мирные крестьяне с ходжикентских полей, ее, Салиму, выбрали старшей вожатой дружины.
Было чему радоваться. Но когда же она поделятся своей радостью с Масудом, когда они проведут вместе хоть полчаса, когда она услышит от него не служебные, а совсем другие слова и голос его зазвучит мягче и ласковей?
Сегодня он совсем не ночевал дома. Где он был? Она словно следила за каждым его шагом и видела, когда он пришел, уже под утро, поспал часа полтора-два и вскочил. Умывался, напевая, как будто ничего и не было, а за завтраком хмурился и вздыхал. Ей все время хотелось спросить, как он себя чувствует, что его расстраивает, но душу грызло только одно: где он был этой, ночью?
— Помните, Салимахон, — спросил он, принимаясь за чай, — в нашем училище был студент Талибджан Обидов? Гордо ходил! Так гордо, что его почтительно, великосветски, а мы и чуть насмешливо звали Обидий…
— Да, да, кажется, помню…
— Ну вот, — сказал Масуд, опуская пиалу и снова наливая в нее булькающего и парующего чая, — он приехал в Ходжикент представителем Наркомпроса. Сегодня в школу придет.