Но никакая опасность за ним не шла, и как только ей удалось унять колотившееся сердце, Мейрвин поняла, что эта несчастная, раненая душа никому не может навредить. Глупо почувствовав себя, она отложила лезвие в сторону, обошла вокруг его громадного окровавленного тела и закрыла дверь от холода, засовывая в скобы железную кочергу вместо бруса, который он сломал при падении. Жилище снова было в безопасности, Мейрвин повернулась, чтобы осмотреть странного гостя, которого занесло ночным ветром; опустившись на колени, она приложила руку к его сердцу. Оно, на удивление, билось ровно.
— Клянусь Матерью, ты ещё жив, — прошептала она. — Давай — ка посмотрим, смогу ли я поддержать твои силы.
Она принялась за работу.
Рука. Прохлада и спокойствие, вот что пробилось к Бранду сквозь пылающую боль и привело его в сознание, давая ему то единственное, за что он мог держаться, чему мог дать определение, помимо боли.
Мужчина медленно обнаружил и остальное. Кровать. Шерстяное одеяло. Огонь. Голос, бормотавший какую — то бессмыслицу. Он отыскал помощь. Зачем она ему понадобилась?
Рука отстранилась. Бранд хотел сказать, чтобы она вернулась назад, но в горле было полно песка.
— Эй…
Получился какой — то писк, похожий на щенячий, и вот снова голос, женский и мягкий, что — то говорил, чего он не мог до конца разобрать.
— Конецф, — удалось выговорить ему. Вот опять.
Женщина повторяла слова, не на скандинавском, а на англосаксонском. Его ухо уловило последние слова.
— … тише, милорд.
Казалось, будто к его векам привесили якоря. Он приподнял их и сквозь открывшуюся щелку заметил, как мелькнул синий рукав, — веки снова сомкнулись.
Он чего — то хотел. Мужчина немного подумал, подбирая слово.
— Пить.
— Конечно.
Он слышал, как она передвигалась, рука снова вернулась, теперь чтобы поднять ему голову. Чашка коснулась губ, и он позволил женщине залить ему что — то в горло — неважно что. Он жадно глотал, едва ли чувствуя вкус содержимого. По телу быстро растеклось тепло, и песок стал исчезать.
— Что эт?
«Плохо получилось».
— Разбавленное вино с травами, чтоб вам стало легче, милорд.
Он кивнул в знак того, что понял, или, по крайней мере, думал, что кивнул. Голова его, похоже, еле двигалась.
— Имя.
— Мейрвин, милорд. А ваше?
— Брандф. Бранд.
— Вы тяжело ранены, лорд Бранд. И должны пока лежать.
Он немного полежал, прислушиваясь к её движениям, пока не начали действовать травы. Медленно, он определил местоположение одной кисти, далеко — далеко в конце руки, что заняло целую вечность, и прикоснулся к месту, откуда шла боль. Он нащупал повязки, сперва, на бедре, потом само бедро, затем, когда определил, как включить в игру вторую руку, нащупал повязку на предплечье.
Он ещё раз попытался открыть глаза и понял, что веки стали чуточку легче. Комната кружилась перед глазами, пока взгляд различил густые волосы и лучезарную улыбку, свисающую толстую связку из травяных пучков и целую нитку сушёных яблок, и небольшую копчёную свиную грудинку, густо обсыпанную солью. Свинья. О, да, боров. Вот из — за кого он в таком состоянии.
Должно быть, дело шло к рассвету. Ему следует убраться отсюда, пока солнце его не нашло, а медведь не нашёл её — где бы она не была. Он собрался с силами, повернулся на здоровый бок, и попробовал встать. Травы Мейрвин не так уж хороши.
— Ммм, проклятье, как больно.
— Что вы делаете?
Она пронеслась через комнату, чтобы не дать ему подняться, растягивая в стороны свою синюю юбку, словно пасла уток.
— Прекратите. У вас откроются раны.
— Наверно.
Бранд уселся на краю маленькой кровати и даже не смог взглянуть на женщину, так его шатало. Похоже, с ним сейчас легко справится. Утки и те доставили бы ей много больше хлопот. Утята.
— Опустись вот тут, где я смогу тебя видеть.
Когда она стала на колени, у неё был такой же мрачный вид, как у леди Алейды, когда та сильно не в духе. И, понял он, Мейрвин такая же упрямая ослица, как упомянутая леди, но на этом схожесть заканчивалась: если волосы леди — медь с золотом, то у этой женщины волосы и глаза были цвета грецкого ореха, что выгодно подчёркивало кожу — приглушённо — сливочного цвета — цвета молодой слоновой кости. Нужно быть, наверно, смертельно раненым, чтобы не заметить её красоты.
— Мейрвин, верно? Где я и скоро ли рассвет?
— Вы в моей хижине в Элновском лесу, милорд. До рассвета осталось недолго. Хотя небо еще не начало светлеть.