Внезапно он опустился на одно колено:
— Простите, миледи. Могу ли я как — то искупить содеянное?
Его сожаление казалось искренним. В любом случае она хотела, чтобы все закончилось, не доходя до состояния войны.
— Я принимаю ваши извинения, милорд. Что до вашего желания загладить вину, то, по правде говоря, все, чего я хочу — чтобы вы и ваши рыцари уехали с миром.
— Мы покинем вас с первыми лучами солнца.
— Вы сделаете это сейчас, — сказал Иво. — Я уже послал человека в Лесбери. Тут около трех миль. Погода прекрасная. Дорога в отличном состоянии. Мой управляющий устроит вас на ночлег, а утором отправитесь дальше.
При этом третьем оскорбленье де Жён поджал губы, однако смирил свою гордость и поднялся, сопровождая хруст в коленях ворчанием. Он как — то вдруг постарел, неловко повернувшись, вышел, чтобы приказать своему помощнику, ожидающему внизу:
— Уэйклин, приготовься. Мы выезжаем в Бэмбург.
Иво последовал за ним на лестничную площадку и когда люди из свиты лорда Роберта внизу встали и начали собираться в дорогу, сказал:
— Какая жалость, что вы должны так скоро нас покинуть, милорд. Я надеялся обратиться к вам за советом по поводу укреплений замка.
Лорд Роберт взглянул на него сначала подозрительно, а потом с благодарностью, когда понял, что Иво позволяет ему сохранить лицо перед подчиненными.
Он слегка наклонил голову, благодаря.
— Мы и так наслаждались гостеприимством Олнвика слишком долго, милорд. Ваше предложение заночевать в Лесбери весьма любезно. Это сделает короче нашу поездку утром. — Он повернулся к Алейде, выглядывавшей из дверного проема, и почтительно склонил голову: «Миледи!»
— Монсеньор, Бог в помощь! — Она встала рядом с Иво, который повторил ее пожелание, добавив: «Я присмотрю за орлом».
Неопределенная улыбка тронула губы лорда Роберта:
— А я передам ваши приветствия королю, когда увижу его. И кстати говоря, вам понадобится это. — Он полез в кошелек и достал оттуда бронзовый ключ. — Шкатулка в вашей сокровищнице, ключ от которой, я полагаю, у вашей супруги. Разумеется, я сниму свою охрану.
Мужчины кивнули друг другу, и лорд Роберт начал спускаться по ступенькам.
— Фиц — Хьюберт!
Сэр Уэйклин осмотрел зал.
— Я его не вижу, милорд. Он стоял вот там, рядом со здоровяком лорда Иво. — Помощник указал на Бранда.
— Около меня? — Бранд коснулся своей груди, как будто был неуверен, что Уэйклин говорит о нем, и огляделся. — О, вы имеете в виду Невилла. Он вышел. Позеленел немного почему — то.
— Найдите его, — бросил лорд Роберт. Он зашагал к выходу, а его люди поспешили следом.
Бранд усмехнулся Иво:
— Я помогу им.
— Возьми Освальда и кого — нибудь еще, кому это понравится.
Зал опустел наполовину, а оставшиеся пересмеивались и поглядывали на Иво и Алейду, ожидая, что будет дальше.
— Как вы думаете, что Бранд сказал ему? — Затаив дыхание, поинтересовалась Алейда.
— Похоже, Бранд просто пообещал сплести из его кишок пояс, — ответил Иво и продолжил громче. — Джжефри, в Лесбери не прокормят так много народу. Проследи, чтобы люди лорда Роберта получили достаточно продовольствия для путешествия до Бэмбурга.
Он развернул Алейду, чтобы взглянуть ей в лицо.
— Что, жена? Бросаешь вызов целому залу, битком набитому вооруженными мужчинами, из — за какой — то птицы?
— Это не простая птица, милорд. Это мой орел. Он помог мне, и я была обязана оказать ответную услугу.
Его бровь слегка изогнулась, а затем снова выпрямилась.
— Ты или безумна или необычайно храбра.
— Не такая уж я и храбрая, — возразила Алейда, показывая свои руки, который теперь, когда все закончилось, начали дрожать. — Кажется, я не могу перестать.
Иво обхватил ладонью ее пальчики:
— Даже воины трясутся после битвы. Я позабочусь об этом, — и заключил жену в объятия.
— На нас смотрят, милорд, — напомнила она.
— Пусть учатся.
На этот раз поцелуй, в котором они соединились, был несомненно настоящим, как и возглас восхищения, прокатившийся по залу, и от этой возможности начать все заново душа Алейды воспарила под облака.
Однако утром, на заре, Алейда поняла, что надежда ее обманула.
Она лежала в темноте, прислушиваясь к затихающим шагам Иво и тщетно борясь с рыданиями, подступающими к горлу. Услышав вдалеке приказ мужа открыть ворота, она наконец сдалась.
Слезы промочили подушку и простыни — она за всю свою жизнь никогда так не рыдала, даже когда умерла мама. Плакала, пока не заболели глаза, и рот не пересох, словно набитый опилками, пока слезы не закончились, и постель не стала холодной от этой сырости. Она откатилась прочь от холода и села на край кровати, издавая последние всхлипы, уже без слез. Какая же она была дура, что плакала из — за мужчины, который ее не хотел!