Антон ощупал свой вещмешок, в котором находились девятнадцать патронов, воззвание Отечественного фронта, а также решение Центрального Комитета о развертывании массового партизанского движения и обращение к сельской молодежи. Все на месте! При мысли, что такое ценное и важное содержимое его вещмешка могло исчезнуть навсегда, Антон содрогнулся. Ведь эти документы гораздо важнее выстрелов его парабеллума, которых он не сделал во имя того, чтобы обойти засаду.
Антон осмотрелся. Дождь продолжал лить с прежней силой. Необходимо было переждать здесь до рассвета. Юноша начал обшаривать скалу, пытаясь найти хоть какое-нибудь укрытие от дождя и ветра. Каменная громада простиралась на многие километры гигантской подковой, словно огромная зубастая челюсть, изъеденная тысячелетними ветрами и непогодой.
Засада была устроена на подступах к деревне на исходе дня. Видимо, не случайно комиссар так долго разговаривал с Бойко и терпеливо внушал ему: «Ты — боец опытный, в подобных делах участвуешь не впервые. Запомни, на рожон не лезьте, засады обходите...»
Заметив в скале углубление, Антон протиснулся внутрь, ощупал со всех сторон. По стенкам текла вода. Строить шалаш? Но у него, кроме ножа, никакого другого инструмента не было, а от ножа в таком деле польза невелика. Юноша, с трудом протиснувшись, влез в другую расщелину, но снова вернулся: над головой оказалось отверстие, сквозь которое сочилась вода. Однако не обнаружив больше никакого другого укрытия, юноша возвратился к расщелине: в ней, по крайней мере, хоть дно было сухим. Он зажег спичку, осмотрелся и остался доволен. Под скалой оказалась ниша, словно специально вырубленная для лежанки. Теперь надо было проверить другое... Он собрал сухие листья, зажег их и вылез наружу. Внимательно посмотрел, не видно ли огня. Искры из отверстия не вылетали. Значит, ночью можно развести костер. Вход в пещеру прикрывал густой кустарник.
Он быстро начал собирать хворост, но тут же испугался шума, поднятого им. Ему хотелось согреться, но этот шум... «Наверняка слышно на сто метров! А может, даже и на полкилометра...» Он лег прямо на камни. Дно в нише было как корыто. Положил под голову руку, но сразу же почувствовал леденящий душу холод камня. «Так-так... — вздохнул он. — Уснешь, Иван. Нет, я давно уже не Иван, а только партизан Антон. Уснешь, а когда проснешься — не встанешь... Этот влажный, холодный известняк... А тебе еще нужно долго жить! И не потому, что каждому человеку отпущены природой свои шестьдесят — семьдесят лет. Необходимо жить — вопреки всем угрозам на земле, назло постоянным страхам и опасности».
Антон каждый день встречался со смертью вот уже три года и почти свыкся с ее присутствием. Каждый день гибли такие молодые парни! Но на их место приходили и будут приходить другие...
Он снова выполз наружу, чтобы еще раз осмотреть окрестности. Прежде всего, где может появиться враг? На дороге? Но это далеко. Вершины скал не видны снизу, так что, если и появится дым, его никто не заметит. А если в лощине? Она у него как на ладони, и он сразу обнаружит врага, прежде чем тот выйдет из лесу.
И вдруг Антон замер, увидев неподалеку копну сена. «Еще одна удача!» — тихо пробормотал он и взял охапку сухого сена. Пусть идет дождь! Пусть смоет следы, оставленные им на копне! Взгляд юноши остановился на густом кустарнике, усыпанном еще не совсем созревшими ягодами кизила. Антон начал быстро собирать ягоды, наполняя карманы и фуражку. Ел медленно, бросая в рот по одной терпкой ягоде. Потом ощупал вещмешок: в нем находилось несколько кусочков сахара и не более пятидесяти граммов солонины. Это был неприкосновенный запас — на тот случай, когда маленький ломтик солонины и кусочек сахару будут решать его судьбу.
Он сел перед горевшим костром и снял свои резиновые царвули. Юноша дрожал от холода. Как хорошо, что у него оказались спички! Он посушил носки, портянки, промокшие насквозь брюки и немного согрелся. Его начало клонить ко сну, однако Антон понимал, что, прежде чем лечь спать, необходимо сначала обсушиться и согреться. Огонь — великое благо для человека. Из отверстия в скале все еще просачивалась вода, но, повисая каплями над костром, тут же испарялась... Вход в пещеру Антон загородил охапкой сена, чтобы снаружи никто не заметил огня. На каменной стене отражались вспышки костра; ветки, подсыхая, шипели и потрескивали. Антон надел теплые сухие носки, намотал портянки и залез в сено. Может, теперь будет теплее? Просто благодать...
Усталость давала себя знать. Антона все больше одолевал сон. Глаза слипались. И все же он никак не мог забыться долгим, спокойным сном. Все пережитое будоражило душу. Мысленно он еще и еще раз возвращался к событиям минувшего дня. Почему он сбежал? Испугался? А вдруг Люба и Бойко убиты? Почему он не вернулся, чтобы спасти их? Но они тоже побежали, таков был уговор! Побежали в разные стороны. Где их найдешь среди ночи? И все-таки бегство есть бегство. Как назовешь его иначе? Можно ли оправдать бегство от врага во имя того, чтобы не быть побежденным? И можно ли было одним парабеллумом подавить огонь ручного пулемета и автоматов, строчивших из засады? Нет, решительно невозможно! Ведь главное — бить врага, пока есть силы, и не позволять ему уничтожить тебя, даже если отступаешь. Ведь Красная Армия в начале войны отступала, но била врага, отступала, но наносила по врагу ощутимые удары, отступала, чтобы потом перейти в наступление. Пусть враги теперь попробуют остановить ее! Они хотели бы остановить, но не могут. И мы победим, потому что мы — тоже частица Красной Армии. Сейчас отступаем, но будет и за нами победа...