Он весь трясся от страха, закрыв лицо руками. Антон смотрел на него, и в его памяти одна за другой вставали картины из жизни партизанского отряда. «Сколько лишений и тягот, радости побед и встреч с друзьями, леденящей скорби о погибших товарищах!.. Пусть будет одним полицаем меньше! Впрочем... этот останется навечно в горах, но на его место из Софии пришлют другого, а если и тот погибнет, прибудет третий, чтобы продолжать кровавую бойню в горах, долинах рек, в городах и селах...»
— Итак, я спрашиваю... где и какие силы находятся в засаде?
Полицейский молчал. Казалось, он поглощен событиями тех дней, когда все это только начиналось. В его памяти всплыли светло-серые шинели, лоск сапог и блеск сабель. «Господа, смирно! Для встречи господина министра...» И за снежной пеленой затихал торжественный марш полиции...
Антон еще раз повторил вопрос. Полицейский, казалось, хотел спросить: «Какая мне будет польза от того, что я расскажу, если я все равно умру?» Однако он не решался, так как не мог не знать, что в таком положении, в каком оказался, просить о пощаде бесполезно. И тут его словно прорвало: они бросили его одного, а ведь могли бы дать о себе знать, выстрелив одну-две ракеты на маршруте своего движения по этим незнакомым горам. Он заблудился, изнемогая от длительной ходьбы, затем спрятался в пещеру, чтобы переждать дождь. Потом наступила ночь, а когда он проснулся, вновь никого не обнаружил. Они просто бросили его!..
— Я вел самостоятельную группу. Нам было приказано прочесать участок между тремя дорогами, ведущими в город, и к вечеру возвратиться. Засады есть, но они далеко. Вот все, что мне известно, — закончил он, с мольбой и надеждой глядя в глаза партизану. И вдруг, словно только теперь осознав, насколько юным оказался его противник, полицейский простонал: — Но вам... вам нет еще и двадцати лет! — И это уважительное «вам» прозвучало как проблеск надежды на спасение.
— Замолчи! — обиженно сказал Антон, а затем с нескрываемой гордостью добавил: — Я — ремсист...
Они вышли к горному хребту, разделявшему горы на две половины: его левые крутые скаты вели к пропасти, а правые, более отлогие, спускались к старому пихтовому лесу, темному и загадочному, с лабиринтом долин и оврагов, никому не известных дорог и тропинок. Полицейский и партизан стояли друг против друга, словно вросшие в скалы. Под ними простирался весь мир. Человек в полицейской форме ждал своего конца. Антон оценивал, к чему может привести выстрел высоко в горах, где проходила граница между своими и врагами.
Полицейский не помышлял о побеге. Он отказался и от мысли еще раз упасть к ногам партизана и просить о пощаде. Полицейский понял, что воля и непреклонность его противника, почти сверстника, приобретены не в школе, не на плацах, не в тренировочных залах, а здесь, в горах, в борьбе с реальным врагом. Думать о каких-то приемах самообороны, а тем более о побеге было бессмысленно.
— Стреляй... — вновь перешел на «ты» полицейский, и в голосе его прозвучали одновременно и страх, и мольба о пощаде, и твердость. — Твои выстрелы не услышат ни ваши, ни наши. Но и тебе отсюда нелегко будет уйти.
— Как и всем твоим. Но пока я — твой судья.
— Кто делает зло, добра не найдет, — со злостью проговорил полицейский.
Солнце поднялось высоко над Родопами, заливая все вокруг светом и теплом. После обильного дождя от земли поднимался пар.
— Видишь, какая благодать? Солнце светит, а ты умираешь. Плохо, когда нечем себя утешить. Просто уходишь из жизни. Общество твое обречено, а ты не понимаешь этого.
Полицейский вздрогнул. У него был такой вид, будто он вот-вот закричит: «Во имя его величества!..» Однако он начал что-то путано говорить о боге...
А что говорил в своих проповедях майор в полицейской школе? «Вы никого не должны щадить... Пролитая кровь предателей родины есть жертва на алтарь отечества!.. Чем больше будет уничтожено коммунистов, тем ярче воссияет корона его величества...» Полицейскому казалось, будто он проваливается в трясину: то, что он переживал сейчас, и то, что чувствовал до того, как оказался перед дулом партизанского пистолета, совершенно отличалось от многословных проповедей господ в полицейской школе. Он оказался в положении обманутого человека: все, что ему внушали в полицейском управлении, совершенно не соответствовало его мечтам и намерениям, было сплошной ложью...
— Ты — соучастник тех, кто не имеет права на место под солнцем, — проговорил Антон.
Полицейский не возражал, да и смысла в этом не было.
— Ясно! Моя жизнь кончилась... Но ты... и ваше пребывание в горах тоже безумие... и самоубийство! Какая от этого польза?..