Проводив его, помахал рукой:
— Если удастся, принеси пачку настоящего «Томасяна»... И не своевольничай! Ясно?..
— Ложись! — коротко приказал Антон.
Полицейский упал на живот. Антон осмотрелся, спрятавшись за камень. Нет, кругом не было ни души. Не слышно было ни шагов человека, никакого другого шума, который выдавал бы укрывшихся в засаде людей.
«Ты убежден в том, что не мог стать другим? Скажи честно! Ты что, хотел стать убийцей?» — намеревался сказать Антон полицейскому а вместо этого спросил:
— Если у тебя есть часы, скажи, который час?
Антон прикинул: «До лагеря — не меньше трех часов ходьбы... А зачем он нужен в отряде? Чтобы похвастаться: вот, мол, смотрите на меня, я привел живого полицая?..» Антон представил себе, как политкомиссар Димо начнет определять вину полицейского, а потом скажет: «Освободите его, мы судим только за преступления!..»
«Расстрелять его, что ли? А если выстрел услышат? Что, если полицейские засады где-то близко?..»
— Слушай, если бы пленником был я, что бы ты сделал со мной? — неожиданно спросил Антон.
Полицейский вздрогнул. Он явно не ожидал такого вопроса. Лежа на животе, он уткнулся в землю и ждал, когда выстрел в спину прижмет его к траве, мокрой от вчерашнего дождя. Партизан склонился над ним. А может, партизан хочет отвести его в отряд? Почему он медлит? А может, он не хочет брать на свою совесть жизнь человека? Эта надежда, такая маленькая и такая неутешительная, что его отведут в отряд, заставила полицейского поднять голову. В его темных глазах светились мольба и надежда, и он тихо проговорил:
— Не знаю, может, я не пожалел бы тебя...
— Так. Хорошо. По крайней мере, откровенно! Если ты и останешься в живых, все равно ты обречен. А ну поднимайся!.. — скомандовал Антон.
Полицейский теперь уже был убежден, что партизан убьет его, не поведет в отряд, все кончено. На глаза полицейского навернулись слезы. Он беспомощно встал на колени, вытирая мокрое от слез лицо.
Антону казалось, что полицейского будто ударили тяжелым молотом и все его тело мучительно передернулось от этого удара. Охваченный страхом, полицейский понимал, как бессмысленно он умирает.
— Вставай! Вставай, тебе говорят! — будто удар кнута, прозвучал голос Антона.
Полицейский покорно встал. У него дрожали колени. На лице появилась ужасная бледность.
— Давай иди!..
«Революция, сынок, — говорил ему отец, — это нешуточное дело! Если возьмешься за него, доводи до конца! Земля, чтобы давала хороший урожай, должна засеваться добротными семенами. Так оно, сынок, и с революцией. Чтобы победить, революция должна иметь крепких бойцов, готовых пролить свою кровь!.. Будет в революции проливаться и чужая кровь, только на этой крови вырастет бурьян. Помни об этом и никогда не проливай крови без нужды...»
Полицейский на все пуговицы застегнул куртку, поправил фуражку. Лицо его покрылось обильным потом.
— Иди! Ну! — Антон поднял пистолет. Полицейский остолбенел и медленно обернулся. Может, он хотел встретить смерть, глядя ей в глаза?.. — Убирайся, тебе говорят! — внезапно закричал Антон, теряя самообладание. — Убирайся, иначе нажму на спусковой крючок!..
Полицейский стал медленно спускаться вниз. Сделал несколько шагов, остановился и снова медленно пошел. С каждым шагом он все больше втягивал голову в высокий воротник своей куртки. Еще шаг! И опять остановка. Сейчас... Еще один миг... Вот он удалился ровно на десять шагов. Сейчас... И, собрав все свои силы, преодолевая ужас, вновь остановился. Медленно обернулся.
Там, где несколько мгновений назад стоял партизан, никого не было. Полицейский широко расставил ноги, чтобы не упасть. У него кружилась голова. До боли в глазах он всматривался в искрящуюся в розовом мареве мраморную вершину Свештника, за которую пряталось яркое солнце. На несколько мгновений там вдруг появилась фигура Антона и так же неожиданно исчезла.
— Почему он не стрелял? — наконец выдохнул полицейский.
И в этот момент заметил, как тень горы, отбрасываемая заходящим солнцем, стала медленно надвигаться на него, окутывая все вокруг мертвым бесцветием. А вверху сияла, искрилась мраморная вершина. Полицейского вдруг охватила страшная слабость. Не в силах справиться с ужасом всего пережитого, он опустился на траву, уткнулся в колени и громко зарыдал. Он катался по земле и до крови кусал губы. Руки и лицо его были мокрыми от слез и грязными от песка. Фуражка отлетела в сторону. Потом он сел, не в силах что-либо воспринимать и соображать. А вершина все сияла. Свет ее проникал лишь узким треугольником к подножию. Внизу мрак сгущался, и в нем терялись все пути и дороги, предоставленные полицейскому партизаном, имени которого он не знал и уже не имел возможности узнать.