Антон внимательно вглядывался в лица присутствовавших. Некоторых из них он уже знал и не раз встречался с ними. Как близки ему были эти люди! За ними стояли боевые группы, партизанские отряды, подпольные организации в селах и городах.
— Главное, товарищи, — говорил представитель ЦК, — состоит в том, чтобы мобилизовать все силы Отечественного фронта, объединить партизанские отряды в крупные боевые соединения и незамедлительно приступить к операциям по захвату сел и городов. Необходимо усиливать наступательные действия с целью завоевания власти по всей Болгарии... ЦК считает, что в стране в настоящий момент создалась революционная ситуация. Красная Армия неудержимо продвигается к Балканскому полуострову и вскоре форсирует Дунай! Товарищи, идут советские братья, приближается час победы! Так будем же достойны ее!..
Слушая речь представителя ЦК, Антон невольно вспомнил все пережитое. Перед глазами встали образы Анешти, Димо и других боевых товарищей. Вспомнилась встреча с бай Михалом и его сторонниками, которые не во всем понимали партизан. В тот вечер комиссар Димо сидел возле раскаленной железной печки. Его спутники уже давно съели поданную на ужин фасоль и небольшую порцию солонины, обогрелись и высушили одежду. Затем им принесли ракию. Комиссар лишь слегка прикоснулся губами к обжигающей жидкости и сказал:
— Я возьму эту фляжку с собой! Если кого ранят, то ракия будет вместо спирта.
— Вы уходите в горы и не думаете о том, что из-за вас будет страдать народ! Говорил и опять говорю: уйдете из околии — только накличите беду на людей! — сердито прорычал бай Михал.
Комиссар сидел опустив голову. Глаза его потемнели. Трудно было сказать, что в этот миг в них отразилось — гнев или укор.
— И мы давно хотим сказать тебе, бай Михал: если будешь стоять на своем, значит, ты против партии! — не выдержал Анешти.
— Врешь, парень! Может ли человек выступать против самого себя? Разве не я представляю здесь партию, товарищи?!
— Да, сейчас ты — секретарь околийской партийной организации, но можешь и не быть им! — отрезал Анешти.
— Тебе известно решение ЦК? — тихо спросил комиссар.
— Знаю, но сейчас речь идет не об этом! Ваш уход в горы — это сумасшествие, Димо! Ты стал жертвой прекрасных сказок, но я не поддамся на них. Что мы этим решаем? Ничего, только заставляем людей заниматься пустым делом! — ответил смущенный Михал.
На стенах комнаты играли блики от мерцавшего в печке пламени, создавая обстановку покоя и уюта. Время от времени приятно пахло воспламенявшейся смолой. Однако эта безмятежная обстановка лишь усиливала тревогу в связи с разногласиями, возникшими между партизанами и группой бая Михала. Кто же такой был бай Михал? Внешне это был сильный добрый человек, который, казалось, никого не боялся и мог простить все или не простить ничего.
— Я тоже хорошо знаю, что победа приближается, — продолжал Михал после короткой паузы. — Но она приближается благодаря России, а не благодаря вашим паршивым берданкам, на каждую из которых приходится по десять патронов. — По его лицу пробежала мечтательная улыбка. — Кроме того, Димо, я тебе уже сказал, вы прямо соблазняете партийные кадры своей романтикой. Подражаете истории, так как люди склонны верить смелым и сильным личностям. Вы губите и себя, и наши кадры, бросая их на съедение волкам.
— Михал, это же оппортунизм! — произнес Димо, глядя на пламя. — Это паразитизм! И когда советские люди победят, а они непременно победят, то эта победа будет только их победой. Урожай принадлежит тому, кто его выращивает... — Димо поднял голову. Его небритое вытянутое лицо покраснело от пламени и казалось суровым. Он продолжал: — Даром победа и свобода не даются! Никто не принесет их нам на блюдечке! Раз враг общий — и борьба должна быть общей. Эта борьба идет на многих участках, и каждый обязан победить на своем участке. Что касается русских, то они, конечно, и без нас хорошо справятся. Но, по-твоему, получается так: мы должны сесть по-турецки на лавку и ждать, когда наконец замолкнут орудия на Восточном фронте, чтобы потом прибежать и сказать: «А мы тоже победили!» Так, что ли?
Михал молчал. Видно, надолго и крепко засело в его голове убеждение в своей правоте: он, мол, оберегает партийные кадры и защищает интересы коммунистов всей околии. Это мнение затуманило ему рассудок. Он даже покраснел от злости и неожиданно хриплым голосом закричал: