— Это сумасшествие, говорю я вам!
— Сумасшествие? Да разве это сумасшествие, если Болгария получит свободу от нас?! — повышенным тоном произнес Анешти, обычно очень сдержанный.
— Если будете подвергать опасности только себя, я махну на это рукой: сами заварили кашу, сами ее и расхлебывайте. Но дальнейший уход людей в горы я прекращу! Те, кто уже ушел туда, пусть остаются. Остальных же следует сохранить для решительного часа!
— Для решительного часа, говоришь? — покачал головой Димо. — Хорошо придумано! Сиди себе и в ус не дуй! Бай Михал, ты не только оппортунист, но еще и капитулянт! Но уж раз ты действительно решил, что можешь дать партии поменьше, а взять для себя побольше, то пусть тебе не покажется странным, если мы не потерпим гнили в партии!
Комиссар встал и закурил сигарету. В комнате воцарилась полная тишина. Только слышалось хриплое дыхание прокуренных легких Граматики, тяжелые вздохи бай Михала, потрескивание дров в печке да равномерное постукивание капель дождя на улице.
— Это последний наш разговор! — первым нарушил тишину Димо. — Хочу, чтобы ты правильно понял меня. Да, партии не нужны суетливые и тщеславные люди. Но, по-твоему, получается, будто мы тайком и не зная врага распалили огонь... Нет, если мы хотим бороться за идеалы партии и в то же время боимся идти на самопожертвование, то нас нельзя считать коммунистами.
— Димо, скажи мне: когда же наконец придет этот час?.. — спросил Михал и провел по лицу ладонью.
— Не вздыхай! От нас сейчас требуются не вздохи, а действия! Разве можно оставаться пассивными и прозябать в бездействии за спиной сражающихся большевиков?
— Может, ты и прав, но я повторяю: мы должны работать осторожнее и осмотрительнее, чтобы сохранить силы для последнего, решающего боя.
— Так это то же самое, что ты говорил раньше! Я повторяю тебе в последний раз: в своем бездействии мы сейчас уподобляемся лодырям, которые сами не работают и только ждут, пока им другие построят дом. Эти другие помогают им, делают кирпич, роют яму для фундамента, таскают и ставят бревна, а когда дом уже готов, лодыри прибегают и просят ключ от него. Чем это не «ге-ро-изм»? — с сарказмом и гневом расчленил это слово Димо. Комиссар умолк, затем проверил огонь в печке и, вытерев руки, взглянул на сидевшего в тени Михала, а потом с нескрываемой ненавистью проговорил: — А сколько еще таких появится после!..
Михал вспыхнул, поняв, что сказанное относится как к нему, так и к тем двоим, которых он привел с собой. Ему захотелось так же резко и веско ответить комиссару, но от волнения он не смог быстро найти нужных слов. И все же Михал взял себя в руки, а потом коротко бросил в ответ:
— Ты авантюрист! Ты никак не хочешь дождаться, пока груша созреет. Тебе не терпится сорвать ее зеленой.
— Может, тебе дать подстилку, чтобы ты лег на нее под дерево и ждал? Ну а когда груши созреют, ты можешь и не утруждать себя рвать их: они сами упадут тебе в рот. Да тебе только и осталось лежать с разинутым ртом!.. Слушай, Михал! — Глаза бывшего учителя, а теперь партизанского комиссара засверкали. Антон впервые видел у него такие глаза. — Даже если есть влага и хорошая земля, все равно без животворных солнечных лучей ничего не созреет! Нет следствия без причины! Живительным солнцем, организующей силой человеческого общества мы называем партию. А всех, кто борется за ее идеалы, мы называем бойцами партии...
Пришедшие с Михалом двое молчали. Оглядываясь до сторонам, молчал и сам Михал. Он опасался, что его помощники подпали под влияние Димо, так как Михал и сам начал колебаться, хотя для самоуспокоения продолжал твердить себе: «Может, комиссар и прав, но и я прав по-своему...»
— Вот каков оппортунизм в чистом виде, товарищи! Оппортунисты не понимают задач времени, идут против логики событий из-за чисто формальных соображений, — продолжал говорить Димо. — Вероятно, вы и не считаете себя оппортунистами? Тогда это еще опаснее, поскольку такое заблуждение иногда равносильно предательству. Если ты не чувствуешь, что в тебе поселился дьявол и опустошает твою душу, — это беда. Но еще хуже, если люди живут с дьяволом в сердце, а думают, что это — ангел-спаситель...
Антон улыбнулся. Он был доволен, что разделял тогда точку зрения комиссара как единственно верную в те первые дни вооруженной борьбы, что оказался прозорливее опытного бай Михала. Всматриваясь в обветренные лица сидевших возле него людей, Антон неожиданно представил себе, как будут радоваться эти люди, когда настанет день победы.
Вокруг стрекотали сверчки, пели ночные птицы, где-то далеко-далеко, у самых Родопских гор, временами вспыхивало зарево пожара и слышались отдаленные пулеметные очереди. Представитель ЦК повернул голову в сторону гор, прислушиваясь к стрельбе, а затем с еще большим вдохновением продолжал: