— Смотри, если боишься, скажи сразу! Мы не просим тебя сделать невозможное, — сказал ему Борика в конце их разговора.
Дезертир встрепенулся, взглянул на него исподлобья и обиженно спросил:
— Ты что, браток, не веришь мне? — А потом продолжал: — Я знаю, куда иду. Я сказал, что найду этих людей, значит, найду... Только вот одежду, которую ты мне раздобыл, отнеси моей жене, прошу тебя. Пусть немного ушьет.
Впоследствии, когда было покончено с бандитами, этот крестьянин каждый воскресный день направлялся в город и неизменно надевал свой черный фрак и цилиндр. Он ездил по городу на ослике, которого купил ему Борика. Любопытные оборачивались, смотрели на него как на диковинку, а он ехал себе невозмутимый, гордый, недосягаемый. Проезжая мимо нашего учреждения, он всегда заходил к нам, чтобы увидеть Борику и справиться о его здоровье.
Однако не будем торопить события.
Наш новый помощник не знал покоя ни днем ни ночью. Он проверил все лесные лачужки, загоны для скота, облазил все трущобы, овраги и буераки, но никак не мог напасть на след бандитов. В это время они совершили очередное убийство и опять бесследно исчезли в горах. Мы просто выходили из себя от своей беспомощности.
Раздумывая, как действовать дальше, я вспомнил об одном бывшем полицейском, которого осудили на длительное тюремное заключение за то, что он отдал главарю одной банды свой пистолет и патроны, оставшиеся у него со времени службы в полиции. Правда, вступить в банду он отказался, заявив, что бродячая жизнь ему не по душе. Вскоре банду эту мы обезвредили.
Я как-то беседовал с этим полицейским. У него была нелегкая судьба. С малых лет он рос без отца, потом служил в полиции — и вот оказался за тюремной решеткой. Конечно, он получил справедливое наказание за пособничество вооруженным бандитам, поднявшим оружие против народной власти. Однако я знал и о его человеческом отношении к арестованным во время его службы в полиции, знал, что он трижды спасал от ареста гимназистов и крестьян из одного села.
Через два дня я встретился с этим человеком в кабинете начальника тюрьмы. Когда мы остались втроем, я пристально вглядывался в его испуганные глаза, полные муки и страдания. Мне очень хотелось знать, о чем думал этот бывший полицейский. Может быть, он ненавидел нас и при первой же возможности расправился бы с нами? Или он уже разобрался во всем, когда увидел, что мы относимся к нему по-человечески, несмотря на совершенное им тяжкое преступление? Подумав, я решил говорить с ним откровенно и не как со злостным преступником.
— В Родопах объявилась новая банда из шести человек. Они совершили третье убийство и бесследно исчезли, — сказал я, предлагая ему сигарету.
— Ненадолго, — заметил он без капли смущения. — Вы, господин Калин, руководили целыми околиями, и там у вас много работников! Никуда бандиты от вас не уйдут, все равно они попадутся...
— Да, но до этого они убьют еще человек двадцать! — многозначительно возразил я.
Он поднял голову, посмотрел на меня, явно мучаясь над тем, на что я ему намекаю, и сказал, как отрезал:
— Я заключенный и ничего не знаю здесь, за решеткой!
— А что, если бы ты убежал, нашел бы их? — в тон ему спросил я.
— Нашел бы! — бросил он и уставился на меня, словно спрашивая: «И что из этого?»
Мне показалось, будто он даже старался намекнуть мне, чтобы я обратился к нему за помощью. Я кивнул начальнику тюрьмы, и тот вышел. Оставшись вдвоем, я решил говорить без обиняков.
— Вот, бери, шесть патронов в магазине и один в стволе! Спрячь, чтоб никто из заключенных не видел, — сказал я и вложил ему в руки пистолет.
Он насторожился и замолчал, потом посмотрел на оружие, словно прикидывая, исправно оно или нет.
— Если решили использовать меня, валяйте прямо, не крутите! — произнес он, прищурившись.
— Давай сюда пистолет. Побежишь без него. Так будет лучше! — заметил я, принимая от него оружие.
— Никуда я не побегу! — резко сказал он, и в голосе его послышались недоверчивые нотки. — Пусть другие решаются на это, скатертью им дорожка, а мне и в тюрьме неплохо.
— Конечно, — ответил я. — Ты имеешь приличный срок. Будешь полеживать себе тихонько, государство тебя будет кормить, а те бандиты будут убивать и терроризировать народ, который кормит хлебом и тебя, и всех нас...
— Я попал в тюрьму не по собственному желанию, господин Калин. Вы меня упрятали сюда... — промямлил он и замолчал.
— Ты знаешь свою вину, давай не будем о ней говорить. Это дело прошлое, лучше поговорим о других вещах, от которых зависит не только твое будущее, но и будущее детей твоих! — произнес я, глядя прямо ему в глаза.