Наш Милков собрал исчерпывающие данные о банде Мацуоки, провел не одну засаду, чтобы поймать бывшего жандармского сержанта, но тот всякий раз уходил целым и невредимым. Сеть его осведомителей и сообщников уже была раскрыта, а Мацуока оставался на свободе и находил себе новых сообщников. Естественно, все это омрачало Милкова. Он, не жалея сил, работал почти круглосуточно и очень нервничал. Да и сверху нам не давали покоя, поскольку такая обстановка мешала партийным организациям на местах проводить кооперирование сельского хозяйства. И вот однажды утром Милков вошел ко мне в кабинет усталый и раздосадованный, швырнул на стол огромную папку и, тяжело вздохнув, сказал сквозь зубы:
— Хватит! Пусть кто-нибудь другой ловит Мацуоку! Я, товарищ инспектор, больше не могу заниматься этим делом.
— Как это не можешь? — удивленно спросил я. — Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?..
Милков разразился такой залихватской бранью по адресу Мацуоки, что мне стало как-то неудобно. Потом он сел и начал объяснять обстоятельства, которые довели его до такого состояния.
Почти двадцать дней Милков подготавливал встречу с бандитом и с большим трудом наладил контакт с его надежным сообщником, заброшенным из-за границы. Мацуока заинтересовался Милковым и захотел встретиться с ним.
Поздно вечером наш сотрудник прибыл к месту явки, и только он подал условный сигнал, как неожиданно из леса вышел сам главарь банды. Он был в широких шароварах, заправленных в сапоги, в меховой шапке, красиво вышитой рубахе и темной куртке нараспашку. На плече у него висел автомат, сбоку болтался охотничий нож, за поясом — два пистолета.
Они обменялись паролями, и Мацуока, указав рукой на поваленное дерево на опушке леса, предложил:
— Садись!
Милков осторожно оглянулся, но не заметил ничего подозрительного. Бандит смело и уверенно направился к дереву, Милков последовал за ним. Впоследствии он очень сожалел, что не пристрелил Мацуоку сразу, как только они сели. Как потом объяснил Милков, ему уж очень любопытно было поговорить с этим извергом, наводящим ужас на жителей окрестных деревень.
— Здесь не опасно? — спросил Милков.
— Раз здесь я, значит, не опасно! — небрежно ответил Мацуока, и в голосе его прозвучала такая самонадеянность, что наш сотрудник едва сдержался, чтобы не всадить ему пулю в лоб.
— Прежде всего в знак нашего знакомства я хочу сделать тебе подарок! — проговорил Милков, протягивая Мацуоке свой парабеллум, и добавил: — Доверие за доверие!
Мацуока принял подарок, внимательно осмотрел его при лунном свете, сдержанно поблагодарил и засунул парабеллум за пояс рядом с двумя своими пистолетами, а потом многозначительно пообещал:
— У меня нет оружия для подарка, но в другой раз постараюсь ответить тем же.
Разговор затягивался, но Милков не спешил, полагая, что бандит у него в руках и никуда не уйдет. Наш разведчик решил сначала выведать у бандита все, что возможно, а уж потом стукнуть бывшего жандармского сержанта, скрутить и доставить в город. Мацуока по своим физическим качествам не мог противостоять Милкову, который считался лучшим в околии самбистом. Милков достал портсигар, угостил собеседника сигаретой и... В этот момент кто-то совсем рядом кашлянул. Милков пришел в бешенство, догадавшись, что это товарищ из околийского управления, который, видимо, следил за ним, чтобы в нужный момент прийти на помощь. Оглянувшись, Милков стал всматриваться в темноту, но за деревьями никого не увидел, а когда обернулся, Мацуоки будто и не было. Милков бросился на землю, ожидая выстрела, но его не последовало...
Когда Милков рассказал мне все это, я подумал: «А почему Мацуока не стрелял, скрывшись в темноте леса? Наверное, посчитал, что попал в западню, и боялся, что его упредят? Или сначала тоже перепугался, а когда страх прошел, было уже поздно?..» Так или иначе, бандит скрылся, а наш Милков после всего случившегося долго не мог прийти в себя.
Я пытался внушить ему, что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Я уговаривал Милкова, даже стыдил, но все безрезультатно. Милков был настолько расстроен, что никакие уговоры уже не могли заставить его снова взяться за это дело. Чтобы успокоиться и обрести прежнюю уверенность, ему нужно было время. Однако дальнейшая отсрочка означала новые и, возможно, еще более тяжкие преступления бандита. Милков ругал и Мацуоку и себя, а уходя, попросил направить его в другую околию, чтобы больше не слышать об этом отвратительном типе.