— Видите ли, господин Стаматов, — резко прервал его Калин, — вы прибыли в Болгарию как ангел на благовещение и болтаете разные глупости!
Джогова улыбнулась. В голосе Калина звучало такое удивительное спокойствие, что она отличила бы этот голос из тысячи других. Его голос вселял веру, придавал силы.
Стаматов вновь и вновь доказывал, уверяя своего собеседника в успехе задуманного ими плана переворота и называя имена людей из организации в Пернике, с которыми он встречался лично и от которых слышал о готовности к общему выступлению. Однако Калин не отступал. «Руководитель софийской нелегальной организации» имел по этому поводу собственное мнение. Он, конечно, не мог прямо сказать этому прислужнику западных толстосумов, что в Софии и Пернике не было, нет и не будет такой организации, о какой они мечтают там, за границей.
— Хорошо! Вы утверждаете, что наша авантюра обречена на провал. А сколько членов насчитывает ваша организация в своих рядах? Каков ее состав? — внезапно полюбопытствовал Стаматов.
— Ты что, прибыл меня инспектировать? Ты хочешь, чтобы я перед тобой отчитывался? Этого не будет! — вдруг перейдя на «ты», отпарировал Калин.
В этот момент в нескольких шагах от них словно из-под земли выросла фигура человека. Стаматов вздрогнул от неожиданности.
— Это мой помощник! — объяснил Калин.
Машина направилась в Софию. Стаматов, уже успокоившийся, сидел рядом с Калином и его помощником на заднем сиденье, Джогова сидела впереди, рядом с водителем.
Все молчали. Каждый думал о своем. Мимо проплывали улицы и переулки, освещаемые фарами и уличными фонарями.
На пересечении улиц Раковского и Гурко машина остановилась, и помощник Калина, открыв дверцу со стороны Джоговой, спокойно сказал ей:
— Вам удобнее всего выйти здесь!
Джогова удивленно посмотрела на него, хотела о чем-то спросить, но лишь утвердительно кивнула и вышла. Оставшись на мокром тротуаре одна, она с волнением посмотрела вслед уходящей машине, которая повернула сначала на улицу Гурко, а затем скрылась из виду.
Машина еще раз повернула налево и внезапно остановилась во дворе министерства внутренних дел.
Стаматов понял: сопротивляться бессмысленно. Выйдя из машины, он взглянул на небо, усыпанное крупными яркими звездами. Низко плыли редкие серые облака. Стаматов опустил голову и грустно проговорил:
— Значит, вот в чем дело!
— А ты что, решил, что уже захватил министерство? Ведь тебе очень хотелось войти в него победителем! — ответил Калин.
Вокруг стояла тишина, лишь где-то вдали прогромыхал первый трамвай. Столица уже пробуждалась.
ПАРЕНЬ И ГОРЫ
Роман
Глава первая
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
— Воды! Скорее дайте воды!
До Антона эти крики доносились издалека, словно из-под земли. В его ушах стоял шум падающей воды. Он видел перед собой водяное колесо Кременской мельницы, засыпанное снегом. Льды сдавливали реку, и она, изгибаясь, гулко стонала под их тяжестью. А где Мануш? Почему он не отозвался на пароль? Здесь ли он ждал его? Нет! Не здесь! Антон открыл глаза, по ресницам стекали капли воды. Веки отяжелели. Нет, ему не до сна сейчас. Отряд сейчас... Нет, ни в коем случае! Здесь нельзя даже вспоминать и думать о нем. Эти — здесь!..
— Мама!..
Ему хотелось крикнуть, но он едва смог прошептать это слово. И сразу почудилось, будто, ища спасения, он уткнулся в подол матери и почувствовал на голове ее мягкую подрагивающую ладонь, которую принял вначале за струйку воды...
— Ого-го! Притворился, партизанчик! — закричал самый молодой полицейский и, подскочив, опять замахнулся на Антона.
Бич, сделанный из автомобильной покрышки, со свистом разрезал воздух и обжег ступни Антона.
«Подметки у командира тоже из такой же резины, и они очень скользят. Он набил гвозди с большими шляпками, но это все равно не помогло», — подумал партизан. Юноша не отрывал глаз от молоденького полицейского, а тот все пыхтел возле него и продолжал замахиваться. Антон дышал с трудом. Глотки воздуха застревали в груди, давили и причиняли острую боль. «Только бы выдержать... выдержать, выдержать...» — думал он, охваченный жаром, погружаясь в забытье.
До него доносились обрывки слов, в памяти переплетались разные образы, впечатления и воспоминания. Вот он стоит в классе на экзамене по французскому языку, и вдруг госпожа Рачева прерывает его: