— И наше село такое красивое, совсем другое. Дома новые, в окнах горит свет... Вокруг играют дети, на улицах гудят машины... Только наш дом старый... Я вхожу, и ты встречаешь меня на дворе...
— Ну, хватит! Всякие бывают сны... Давай лучше посмотрим раны. В твоем положении надо молчать! Лежи и не двигайся. И молчи! Люди разные бывают! В Кременском кто-то увидел входившего в шалаш человека и сразу побежал в полицию сообщить об этом. Полицейские пришли и подожгли шалаш, а там оказалась племянница, дочь брата этого негодяя...
«Люба? Она была из этих мест. Убита... — Антон вспомнил, что она штопала ему куртку. — А может, это и не она?..»
Мать думала о своем: «Положить одеяла в угол? Там темно и ничего не видно. Вниз, на землю? Нельзя, от двери будет дуть. А следы? Надо замести их, на снегу они очень заметны... Ну ладно, потом, с этим потом...»
Илинка постелила одеяла и потихоньку стала укладывать сына. От соприкосновения с его щекой у нее защемило сердце, перехватило горло, в глазах потемнело. Ему стало хуже. Она быстро начала перебинтовывать раны, стараясь не смотреть, плачет ли сын от боли. «Задета у него лопатка, или, как в ноге, пуля прошла только через мышцы? Дай бог, чтобы только через мышцы. Иначе как его лечить?..»
После стягивающей перевязки Антон стал приходить в себя, но все еще находился между жизнью и смертью. А что возьмет верх, мать не знала. Она могла лишь верить и надеяться на лучшее.
Закончив перевязку, она выскочила на улицу, чтобы замести следы сына. Там уже появились люди: кто шел за дровами, кто — за соломой для скотины, кто — выгнать овец на прогулку.
Вскоре, мокрая от пота и запыхавшаяся, мать вернулась. Присев возле сына, принялась его кормить. Так она кормила его в детстве, но тогда он болел от простуды и лежал в постели дома.
— Полегче, не поднимайся!.. Вот так! Раненому требуется питание, хорошее питание. В другой раз знай: в глиняном глазированном кувшине еда сохраняется теплой до половины дня. Если в нем будет чорбица, можешь пить ее...
Антон улыбнулся, а мать встрепенулась: не рано ли прекратилась у него боль? Это не к добру! Она пристально посмотрела ему в глаза.
— У тебя прошли боли, сынок?
— Нет, мама, но я терплю, ведь ты рядом со мной...
— А ты не притворяйся богатырем. Поохай немного! Так легче переносится боль.
— Хорошо, мама!
Антон закрыл глаза. У него не было сил признаться, что он доволен и очень спокоен оттого, что рядом с ним мать. А раны болели сильно. Раньше он и не подозревал, и даже не верил, что в маленьких свинцовых пулях заключена такая сила. Полицейский стрелял метров с десяти. И вдруг сам упал. Его подстрелил Сашка из своего пистолета. Хороший стрелок Сашка!.. А что потом произошло? Кто тащил его до оврага? Мануш! Да, Мануш нес его до самого Матанского оврага и там погиб, прежде чем они вышли на гребень горы. Антон не мог ничем помочь ему. Мануша убили с первого выстрела...
Страхил сказал:
— Продовольствие не прибыло! Раненых нечем кормить! Разделим отряд на группы. Так будет легче ятакам, и мы будем ближе к людям.
«Как я дотащился сюда? Да, полз по снегу день, ночь...» Повезло, что наткнулся на хижину овчара. В ней никого не было. Очевидно, пастух вышел выгонять овец. В печке горел огонь, в медном котелке варилась фасоль. Она была еще сырая. Открыл сундук и там увидел буханку ржаного хлеба. Схватил ее и поспешил наружу, но что-то остановило его. Зима ведь, плохо оставлять человека в горах без хлеба! Вернулся, отрезал половину и положил в сундук. На этот раз увидел, что там кроме хлеба была соль и пшеничная мука. Взял торбу и поделил все поровну: пусть знает пастух, что здесь прошел человек, голодный, но — человек. И снова пополз через лес. Но теперь у него были хлеб и соль! Закончится хлеб, он возьмет щепотку муки с солью, смешает со снегом — и еда готова. Силы вернутся! Обрадовался очень! Значит, суждено ему еще раз увидеть свою мать. А то он уже представлял, как лежит неподвижно на белом холодном снегу и как к нему крадутся волки и лисы.
И он дошел, хотя на теле у него живого места не было. «Пусть мать теперь успокоится. Дома партизан в окрестных селах сожгли. Меня считают погибшим, но наш дом тоже могут сжечь. А пока пусть думают, что и самый младший сын лежит на снежных сугробах в горах...»
— Мама, пистолет мой!
— Где он, сынок?.. А, вот он! Пусть будет у тебя под рукой! Слушай, стреляй, только если обнаружат тебя! А так обещай мне молчать! Жди! Когда вернусь из города, сделаем подкоп под каменной стеной. И если подожгут сарай — по крайней мере, уйдешь в овраг.