— Ты ли это, Тодор? — испуганно прошептала Илинка, но он даже не пошевелился.
Илинка положила скатерть и села.
— Что здесь делаешь?
— Жду!
— Чего ждать?
— Смерти жду, Илинка!
— Не говори так, Тодор! За этим ли пришел?..
— Пришел, чтоб попрощаться! Зовут меня к себе сыновья!
— Давай вставай потихоньку!
Он спокойно смотрел, как жена ходила по дому, затем услышал, как она рвет старые платья. Давно, когда она ухаживала за Тодором Паницей, женщины тоже рвали на бинты свои старые платья и тайком носили раненым хлеб. Тодор взглянул на сарай и понял: она понесет бинты туда.
— Илинка, не забудь взять и мазь!
Он тоже мазал мазью свою изрезанную руку... Вспомнилось ему, как сидел он один за столом в сельской корчме. Никто не осмеливался сесть рядом с ним, поскольку все знали, кто его сыновья. Корчмарь поставил на стол рюмку вина и тихо спросил:
— Новости должны передавать, Тодор! Включать радио?
— Включай! — ответил он. — Для этого люди и пришли сюда!
Корчмарь пошел в другой конец зала, где висел единственный в селе приемник. Щелкнул выключатель — и все сразу затихли, устремив взгляды на зеленый мигающий глазок. Вскоре тишину прорезали музыкальные позывные, а затем раздался голос диктора, сообщавший каждый вечер о победах немцев в Африке, о бомбежках Лондона, об успешном продвижении фашистских войск в России. Люди выходили из корчмы, ошеломленные той стремительностью, с какой развивались события на фронтах. Но если победы Роммеля в песках Сахары лишь вызывали удивление у посетителей корчмы, то успехи фашистской армии на Восточном фронте причиняли такую боль, будто на их головы выливали кипяток. Глядя друг на друга, люди лишь пожимали плечами, боясь комментировать такие новости, все переживали это как большое личное несчастье. Радовался лишь староста, присланный в это горное село для наведения порядка.
Тодор сидел и не хотел верить своим ушам. Его старший сын Пырван, уходя к партизанам в горы, говорил:
— Красная Армия, отец, — огромная сила! Посмотришь, что будет!
«Ну а что же получается? Неужели сын ошибался?» Тодор отпил глоток красного вина и нахмурил брови. Вино показалось кислым, хотя на самом деле оно было прекрасным, с легким терпким привкусом. На душе у Тодора стало горько: война несла кровь и страдание людям, а голос диктора не переставал трубить о новых победах гитлеровской армии в Советской России. Неожиданно диктор смолк, а затем передал экстренное сообщение: немецкие войска разбили Красную Армию под Москвой и со дня на день должны вступить в большевистскую столицу.
Тодор не выдержал. Взяв в руки еще полную бутылку, он быстро прошел между столами к приемнику, выплескивая вино на пол, и, глядя на светящуюся шкалу, неожиданно со всего размаха ударил бутылкой по приемнику:
— Врете, сволочи!
Приемник замолчал. В корчме воцарилась полная тишина. Находившийся здесь староста от испуга остолбенел и не проронил ни слова. А Тодор медленно повернулся и, будто ничего не случилось, продолжал:
— Брешут они! Москва падет?.. После дождичка в четверг!.. А за причиненный ущерб платить буду я!
И он так же медленно, спокойно вернулся к своему столу, взял рюмку с недопитым вином, поднял ее и, к изумлению селян, тихо, будто извиняясь, добавил:
— Это говорю вам я, Тодор, побратим Тодора Паницы! Пейте на здоровье, я угощаю! — И только сейчас все увидели, что рука Тодора была в крови.
Затем нагрянула полиция, и его забрали. С тех пор прошло долгих два года. Однажды в базарный день жители села увидели его среднего сына Димитра. В новенькой форме полицейского пристава он подошел на городской площади к полицейскому начальнику и, выхватив пистолет, выстрелил ему в грудь. И мгновенно исчез. Куда — никто не знал, даже его знакомые...
— Илинка, слышишь? Мазь!.. Посмотри там, в шкафу...
Она не ответила. Сложила все в корзину и пошла, согнутая и подавленная. Солнце клонилось к закату. На гумно потянулись за сеном и другие женщины, старые и молодые. Илинке не хотелось, чтобы ее останавливали, и она ограничивалась обычным «Да храни вас бог!». Подойдя к сараю, она замерла и стала прислушиваться. Внутри тихо стонал ее сын. Она уже готова была окликнуть его, но снизу поднимались соседи, оглядываясь по сторонам. А поди узнай, кто из них смотрел добрыми глазами, а кто — со злым умыслом. Илинка присела на порог, достала прялку и стала прясть. Что пряла, и сама не знала, но веретено крутила, будто коротала время, впрядая его в ровную нить...