— А что? Неплохо бы сюда электронную машину, — меня так и подмывало пощекотать его самолюбие. Ханзада считал себя неуязвимым и на все колкости, как правило, отвечал снисходительной улыбкой. — Запрограммировал бы скажем, цвет глаз, отношение к общественным нагрузкам. Еще какой-нибудь десяток пунктов. Палец на кнопку: раз! И ответ готов: хорошая девчонка или не очень Здорово. — Я поднялся, чтобы пригласить парня, ожидавшего в коридоре.
— Если надо и без машины разберемся, — буркнул Ханзада вдогонку. — Только меня это не интересует.
СПРОСИТЕ ПОЧТАЛЬОНШУ
Первые капли дождя дробно застучали по подоконнику.
Нафтол, на бумаги полетели брызги. Я бросился к окну, чтобы закрыть его. Дождевые струи плотно заштриховали сквер и дальние дома прямыми серыми полосками. Ливень налетел на город внезапно — шумный, озорной…
— Ну, я и выдала. А кому?» Нет, вы спросите, кому? — Минуту назад внезапное вторжение дождя оборвало бойкий рассказ кассира почты. Теперь она словно торопилась наверстать упущенное. — Ей и выдала, фифочке, которая к нам приходила. Если крашеная, значит ей вера?
Кассирша — решительная женщина лет тридцати пяти с сердитыми глазами и могучим торсом.
— Паспорт-то чей записан? Давайте глянем. Ее паспорт, Задонской. Ишь, зубоскалка, всех хочет вокруг пальца…
И все-таки кассирша держалась нс очень уверенно. Говорила с надрывом. Размахивала руками. Еще бы! Выдать деньги другому лицу — служебная халатность. За это начальство, естественно, не похвалит.
— Мы бы вам поверили, — остановил и кассиршу, — если бы можно было объяснить: зачем нужно Задонскому вводить нас в заблуждение.
Стул под женщиной жалобно заскрипел.
— Нужно, не нужно, — сварливо передразнила она. — Имейте в виду, я прямо говорю. Давайте тогда очную ставку, коли не верите. Я ей в глаза бесстыжие… прямо. Получала, а еще жалуется. Таким стилягам, конечно, вера… Нс верите, так у почтальона поинтересуйтесь. Извещение принесли? Принесли. Не куда-нибудь-на дом. Нет, что хотите, а моей вины нету! Спросите лучше почтальоншу: кому она вручала извещение?
Хорошо, послушаем почтальоншу.
В кабинет вошла высокая, худощавая, какая-то чересчур подвижная женщина. Было в ее продолговатом лице с длинным носом и близко посаженными глазами что-то неприятное. Угодливость? Неприязнь вызывало и покашливание в кулак, и тихий голос, и манера сидеть на краешке стула.
Такая, конечно, могла на Задонскую и накричать.
Свои паспорт женщина оставила дома. Обозвала себя недотепой. Принялась пространно, с извинениями, объяснять. что вспомнила об этом, лишь подходя к милиции и, конечно, вернулась бы, но помешал дождь.
— Так и льет. Гляньте, стеной встал. — Дождь действительно разошелся вовсю. Водосточные трубы гремели, будто по ним барабанили палками.
— Я за ограду заглянула, — рассказывала с готовностью почтальонша, смотрю, замочек на сенях. Ладно, думаю, тогда в ящичек опущу. Для корреспонденции у них щелка возле ворот. В заборе. Снаружи нужно опускать.
Вот, значит, протолкнула и пошла.
— А зачем заглядывали за ограду?
— Заглядывала за ограду?
— Ну да, — подтвердил я, — зачем вам это понадобилось? Ведь щель, как вы сказали, снаружи забора?
— Верно, верно, — спохватилась почтальонша. — Забыла упомянуть, извините. Для удобства клиентов мы и деньги разносим. Тут извещение, тут и деньги. Получай, дорогой товарищ. Ну и смотрела: есть ли кто дома? А там замочек. Небольшой такой. Собака загавкала. Я ее до смерти боюсь. Как сейчас помню, принесла письмо, извещение а переводе. Потом «Работница» да газетка. Письмо с извещением — в газетку, газетку в журнальчик. И о щелку….
— Письмо на чье имя?
— На чье имя? — опять переспросила она.
— Да, кому адресовано?
— Что-то не припомню, извините. Нам лишь бы адрес.
— А как поступили с деньгами?
— Как поступила?
Ее манера переспрашивать начинала надоедать. Не часто, но такие свидетели попадаются. А у некоторой категории людей это излюбленный прием — тянуть время, чтобы обдумать ответ.
Я промолчал. Притихла и почтальонша.
— Так где же деньги?
— Деньги?
Нет, чтобы разговаривать с ней, надо иметь железные нервы.
— Да, где деньги, которые вы приносили для вручения Задонской?
— Известно, где. У кассира. Все до единого рублика. — Она вдруг сдвинула губы в полосочку, глянула подозрительно. — Уж не меня ли обвиноватить хотите? За всю жизнь ни за единую копеечку не запнулась. Врать не буду.