Лежит на кровати в одежде, лицом в подушку. За плечо ее тронула: «Что случилось? Двойка?» Молчит. «Или обидел кто?» Звука не подает. «Да ты хоть ответь!» «Ираида Ивановна, говорит, миленькая, дайте побыть одной». Вижу, тяжело ей. Ушла. Поболит да перестанет, думаю. Все равно расскажешь, что за беда. Но нет. С той поры — как подменили. И все молчком. И думает, думает. Как-то гляжу — подушка мокрая. Прямо не знаю, что с ней творится.
— Почтальон утверждает, — задал я уточняющий вопрос, — что в ящик вместе с журналом и газетой опустила также и извещение…
— Если бы опускала, было бы на месте, — убежденно заявила хозяйка. — Вы нашу Джульбу видели? Никого не подпустит.
Теперь к моим вопросам она относилась с должным вниманием. Наконец-то между нами установился деловой контакт. И только скрещенные на груди руки остались от прежнего ее неприступного вида.
— Вначале у меня Камила с подружкой поселилась, — вернулась к рассказу Ираида Ивановна. — Вместе в музыкальное училище поступали, да осечка вышла: по конкурсу не прошли. Но вольнослушательницами допустили. Ходили, ходили… Мыкались. Та не выдержала, укатила. А эта — самостоятельная. Ни за что, говорит, Ираида Ивановна, не брошу. Подработку где-то нашла. Осталась… Вот Задонская и поселилась зимой.
— Вам промакнуть? — Она заметила кляксу, расплывшуюся под пером.
— Поселилась новенькая, — начала хозяйка, когда клякса па листе общими силами была устранена. — Смотрю, нравится. А чего? Светло, чисто. Газ. Ванная с колонкой — сын смастерил. До центра рукой подать. Не дорого.
Хозяйка не притесняет, — она усмехнулась. — Жить можно.
Пожила немного и намекает: нельзя ли комнату одной занять, мол, для учебы… И в оплате не обидит. Это как же одной? — спрашиваю. — Значит, я Камиле отказать должна? А тебе не жалко се на мороз выбрасывать? — хозяйка разволновалась, как будто воспринимая тот разговор заново. — Нет, говорю, красавица моя, такой номер не пройдет, денег твоих нс надо. А Камила жила и жить будет. Против тебя, говорю, тоже ничего не имею, живи. Я, может, вас вместо дочерей впустила. «На нет и суда нет, — отвечает. Не могу настаивать».
Хозяйка подсела ко мне поближе.
— Теперь слушайте дальше, — видимо, ей хотелось выговориться до конца. — Не ужились девушки. А все Задонская. То вышучивать при подругах Камилу примется. Или платье «похвалит». Дескать, универсальное, хоть к плите в нем, хоть на танцы. А Камила тушуется. Слова в ответ не скажет. «Эх, думаю, — милая. Мой бы тебе нрав. Я бы отбрила, не возрадуешься». И все, знаете, со смехом, с подковыром. Думала, может, характер бойкий, прямой. Да вижу злая у нее прямота: это все равно, что безногому на изъян его указать. Предупреждать стала, да без толку. Но последний случай, посуровела хозяйка, — я ей не простила.
Как раз накануне того дня, когда ее в милицию вызывали.
Вижу Камила обижена чем-то. Зовет в комнату, а только с занятий вернулась. Гляжу, на подушке дохлые мухи горкой. На подушке! — подчеркнула хозяйка. — А у меня в доме видели? Ни одной! Выходит, их где-то специально набить, насобирать надо! Вот, думаю, над чем хохотала Наташка с подругами. Только дошло: ведь она ее нарочно выживает! Травит! Чтоб одной остаться. Не мытьем, так катаньем! Ну, я ей устроила прием! «Заразу в дом тащишь?» А ей хоть кол на голове теши. Посмеивается- «Шуток не понимаете?» Эта ухмылочка меня вывела… Понимаю говорю. Только сегодня поняла. Но не она уйдет, а ты! Чтоб немедленно! Сейчас, говорю, все твои тряпки красивые на двор полетят. Никаких экзаменов знать не хочу!..
Кое-как успокоилась… Давление у меня.
— А вы не волнуйтесь, — сказал я, заметив, что на шее женщины выступили розовые пятна.
— А, — отмахнулась хозяйка, — Слушайте самое интересное. Наутро квартирантка в милицию ушла. Потом ваш работник приходил… Вечером заявляется она. Напевает что-то, видно, опять пятерка. И ко мне: «Ничего у вас, хозяюшка, не выйдет. Защита у меня теперь надежная.
Следователь! Он так и сказал: «Никто не имеет права выбрасывать вещи на улицу». Вот придет да штрафанет будете знать. Между прочим, обещал. А еще проконсультировал, что выселяет только суд. Вот так, дорогая Ираида Ивановна». Первый раз меня так назвала. А то все бабушкой. Меня-то! Вот бы я вас расчехвостила, — хозяйка грубовато рассмеялась, — Думаю, пусть приходит, я этого защитника назад пятками поверну… Вижу, пришел, не соврала квартирантка.
Такого предательства от Задонской я не ожидал. Собственно, а почему предательство? Каждый волен защищаться так, как считает нужным. Да, по какое она имела право прикрываться мной? Это уже запрещенный прием.