— Прохвосты, скажу вам. Хлеб не по вкусу пришелся!
А знаете ли вы, сколько людей во время войны за такой хлеб для женщин и детей в Ленинграде головы сложили?..
Осужденные молчали.
Уже за воротами колонии, когда колонна отмерила добрый километр, он остановил ее и сказал: «В одном вы правы: хлеб и впредь скверный. Виновные понесут строгое наказание. Но даю слово коммуниста: в обед вы получите хороший хлеб». И хотя развод задержался на три часа, с дневным заданием осужденные справились.
Кончился квартал. Производственное задание колония выполнила. Это была несомненная победа, но праздновать было еще рано. В колонии плохо обстояло дело с режимом, беспредметно велась политико-воспитательная работа.
А главное, по-прежнему в зоне верховодили воры.
Можно было, конечно, разобщить воровскую группировку, и потом всеми силами повести наступление, чтобы масса сведенных, пока еще неорганизованная и не собранная, сама, своими силами воздействовала на тех, кому она сегодня безропотно повинуется. Путь к обузданию воров и их прихвостней Абельдинов видел в создании актива. Без актива, без помощников из числа заключенных ему не справиться с возложенной на него задачей. Но как раз актива у него не было. Осужденные пока боялись даже этого слова.
Уловил Абельдинов еще одну немаловажную деталь.
Осужденные с недовернем относились к коллективу сотрудников. Они видели в воспитателях не добрых наставников, а лишь исполнителей приказов. И это, конечно, было ненормальным явлением.
Абельдинов со своими помощниками решил — пусть заключенные сами выдвинут кандидатуры в самодеятельные органы. Он понимал, что в числе их окажутся и люди, которые не только станут помогать администрации в работе, но даже будут вредить. Но надо же с чего-то начинать. Первое, чего он хотел добиться, чтобы слово «активист» не пугало осужденных, а уж потом неторопливо, но настойчиво проводить в жизнь задачи, которые возлагаются на самодеятельные организации.
К выборам совета актива готовились долго и тщательно. На видных местах повесили объявления о дате и месте общего собрания осужденных, в день выборов пригласили представителей общественности из соседнего предприятия.
Накануне состоялось собрание офицеров колонии. Решение по предложению Абельдинова приняли одно: па собрание явиться в парадней форме, при орденах и медалях.
И сот ровно в десять утра офицеры организованно явились в клуб, за кулисами сцены сняли шинели и сели за стол. Последним занял место в президиуме Абельдинов, кавалер пятнадцати орденов и медалей. Зал на миг замер а потом поднялся, приветствуя воспитателей-фронтовиков.
— Собрание, — вспоминает Абельдинов, — прошло на редкость дружно и организованно. Выступило человек тридцать. Ни до, ни после подобного собрания не помню. Этим крайнем мы встряхнули людей, и в колонии началась новая жизнь.
С той поры об Абельдинове пошла молва как о способном воспитателе и умелом организаторе.
Конечно, и потом ему нередко приходилось начинать сначала, снова сталкиваться с трудностями, преодолевать их и это закономерно. Жизнь сложна, и трижды сложнее она у тех, кто находится на переднем крае борьбы за человека.
Худайберген Жаитаевич — на редкость скромен. Но мы знаем: многим, очень многим людям он помог стать на истинный путь. Красноречивее всего об этом говорят письма, которые ежедневно получает Абельдинов из разных концов страны: из городов и сел, с фабрик, новостроек.
«Дорогой товарищ полковник! Только теперь, когда я на свободе, когда наконец устроился в жизни, понял, как много вы для меня сделали», — это из письма бывшего осужденного Виктора Т. «Приезжайте, товарищ, полковник, ко мне в отпуск. Встречу вас, как родного отца», — пишет в прошлом злостный нарушитель режима Сергеи И.
Подобных писем много. А когда бывшие воспитанники Абельдинова узнали, что к полувековому юбилею Октября он за свои нелегкий труд был отмечен высшей правительственной наградой — орденом Ленина, поток писем и телеграмм неизмеримо возрос.
Мы идем по городу, выросшему в пустыне. Ровными рядами стоят красивые многоэтажные здания, по асфальтированным улицам бегут машины. Торопятся пешеходы.
И никто не подозревает, что шагающий им навстречу человек в серой шинели забил здесь первый колышек жилого дома, и во многом благодаря ему для многих людей здесь началась настоящая жизнь.