И выехал в ту самую курскую деревню, где по паспортным данным родился Валентин Михайлович Носов.
В эти дни сразу ударил мороз, лед на озере посреди деревни окреп, и ребятам было, где покататься.
Их гомон слышал Николай Петрович каждый раз, проходя мимо озера к домику в переулке. Из этого домика ушел в сорок первом на войну молодой учитель, сын колхозного бригадира Валентин Носов. Жена его, тогда совсем юная преподавательница русского языка и литературы, провожала его на станцию. Через два года они увиделись.
Валентин приезжал на побывку после госпиталя. Затем вновь уехал.
А через полгода вот это...
Маленькая женщина с седыми волосами протянула майору пожелтевший листок бумаги.
"Погиб от руки бандитов..." - читает майор.
- Его убили через четыре месяца после окончания войны, - тихо говорит маленькая женщина. - Как учитель, он демобилизовался одним из первых. Я получила письмо из Польши от его друга. Валентина нашли в лесу накануне его отъезда домой... Напали бандиты...
Майор молча наклонил голову.
Потом он поднял глаза и увидел перед собой в общей тоненькой черной рамке несколько фотографий. Со всех смотрел молодой Валентин Михайлович Носов. Не было никакого высоченного красавца с шапкой черных волос, лихого капитана, участника испанской войны. Был русоволосый худенький паренек, студент педучилища. С курносинкой и легкой простоватой улыбкой, со значками ГТО и БГТО на толстовке. Был лейтенант в гимнастерке с отложным воротником. А на последнем военном снимке он был уже старший лейтенант - в погонах и с орденом Красного Знамени ..
Самый лучший снимок был все-таки тот, где он снялся с женой в день их свадьбы. Или, может быть, так показалось майору...
Вечером Гарин уехал из села с попутной машиной.
Через несколько дней он сидел в архиве и листал старое-престарое дело об измене Родине.
Первым документом был рапорт, написанный угловатым резким почерком на листе бумаги, вырванном из конторской книги.
Писал командир саперной роты:
"Двадцать пятого мая 1943 года при отыскании брода через реку Лопань рядовой вверенного мне подразделения Игнатов И. М. обнаружил..."
Оказывается, Игнатов И. М. обнаружил в реке зацепившиеся за корягу две связки. В каждой из связок была каска, автомат, сумка с патронами, сапоги, ремень... Вышеуказанные вещи, как писал командир роты, переданы вышестоящему начальству для изучения.
Изучать тут было особенно нечего. Накануне два человека ушли в ночной дозор и не вернулись. Или их убили, или взяли в плен немцы. Оказалось сами ушли за реку, к немцам. Вещи были опознаны, номера автоматов подсказали фамилии перебежчиков - Лапин и Хрусталев...
Лапина судили вскоре после его возвращения из добровольного плена. А Хрусталев...
Его хотели арестовать в кабинете, на месте работы. Но потом решили этого не делать.
Директор завода обедал в двенадцать дня - иногда в столовой, иногда дома. Николай Петрович решил: "Будем брать дома".
Ему позвонили ровно в полдень.
- Это вы, Бектемиров?
- Так точно, товарищ майор... Он поехал домой...
- Как в институте?
- Сегодня по расписанию его жена Елена Владимировна читает лекции... Дома ее нет.
- Хорошо... Прихватите с собой Ковалева.
Через десять минут он остановил "газик" на углу и стал наблюдать за крайним подъездом девятиэтажного дома.
Дом сейчас не казался громадной молчаливой скалой, как представился он майору в ту ночь, когда был он здесь первый раз тихим и темным осенним вечером.
Вскоре майор увидел, что со стороны автобусной остановки показался тот, кого ему било нужно, и исчез в подъезде.
Вслед за ним Гарин поднялся на четвертый этаж и позвонил. Дверь оказалась незапертой.
- Войдите! - крикнул из глубины квартиры знакомый сильный голос.
Директор завода стоял у письменного стола, просматривал какие-то бумаги. Он только что вошел с улицы. Его ботинки с меховой подкладкой стояли у порога, пальто со следами инея на воротнике висело слева от входа.
- Я к вам...
Что-то дрогнуло в лице хозяина квартиры, но рот, хотя и с трудом, выдавил подобие улыбки. Страх, отчаяние и надежда в течение нескольких секунд отразились в его глазах, в движении губ, подбородка.
- Чем обязан? Садитесь...
Майор положил перед ним ордер на обыск и арест:
- Вот такое, значит, дело... Придется поехать со мной...
Он был доволен, что сумел выбрать такой момент, когда жены директора не было дома. Не любил грустных глаз, слез и рыданий, растерянных лиц женщин, детей, стариков, прощающихся с тем, кого уводили от них на годы. Для них, родных и близких, преступник почти никогда не выступал в своей истинной роли... По долгому опыгу своей работы майор это знал.
Седоголовый молча взглянул на ордер. Там была проставлена фамилия Носов, имя Валентин Михайлович.
"Значит, для них я все-таки Носов... Тогда почему же обыск и сразу арест? Нет, они все знают!"
Казалось, отчаяние миновало, энергия и решительность вернулись к нему.
Он быстро открыл ящик письменного стола и опустил туда руку. Но Гарин опередил его. Одним прыжком подскочил он к столу, схватил за плечи седоголового и с силой отбросил в сторону:
- Бросьте дурить, Хрусталев!.. А, кроме того, я не один. Учтите!
Пряча в карман револьвер, который он вынул из стола директора, майор толкнул входную дверь и указал на площадку. Там стояли два сотрудника.
- Входите! - сказал майор, и Ковалев, а за ним маленький Сагит Бектемиров со свежим шрамом, пересекающим лоб и щеку, переступили порог квартиры.
Через час с четвертью все четверо спустились по лестнице. Хрусталев был совершенно спокоен. Когда открылась дверца зарешеченной черной машины, он глянул на сероватое зимнее небо и перевел взгляд на Гарина:
- Вы еще за это ответите, - сказал он.
Майор промолчал.
* * *
Дежурный по управлению видел, как провели в кабинет майора высокого, седого, хорошо одетого человека, как закрылась за ним дверь и три часа не открывалась.
Майору не хотелось ни о чем говорить, все почти было ясно, да и, кроме того, на его плечах уже лежало новое дело, к расследованию которого вчера приступили. А Хрусталев считал, что его дело только начинается, и милиция в нем вряд ли разберется.
Вначале он все отрицал. Но несколько фактов, сообщенных майором, заставили его сдать кое-какие позиции.
Он рассказал свою биографию, рассказал, что всю жизнь мечтал приносить пользу людям.
- Обществу, - поправил он сам себя и кашлянул.
Майор усмехнулся:
- Обществу? Чего же вы вкупе с Лапиным побросали в реку оружие и переплыли к немцам?
Хрусталев сделал скучное лицо:
- Ошибка молодости... Кроме того, есть указ об амнистии дезертирам. И я полагаю...
- Так вы же перешли к фашистам, служили у них, Хрусталев!..
- Тоже есть закон об амнистии. Пятьдесят пятого года.
Указ Верховного Совета... - спокойно заметил человек, сидящий на табурете в углу, лицом к майору. - Я же говорю - вы ответите...
- Ну, что ж... и отвечу... Отвечу, гражданин Хрусталев! - майор поднялся из-за стола, прошелся из угла о угол и опять сел. - Только расскажите, как вы убили Носова Валентина Михайловича, демобилизованного старшего лейтенанта Советской Армии. А?
- Я не убивал... Нет ли у вас закурить?
- Курите и рассказывайте.
- О чем?
- Как вы убили Носова и присвоили себе его документы.
- Я наткнулся на труп в лесу... Это было в Польше.
Очевидно, офицера убили бандиты... Я только взял его документы... Я вообще не способен на это, гражданин майор.
- На что не способен?
- На убийство.
- А Лапина кто убил? Кто пошел на убийство женщины... Людмилы Петровны? Тоже не вы?
Хрусталев курил. Он молча затягивался и выпускал дым, закашлялся, так как, действительно, был некурящим, Он курил и думал. А покурив, выбросив в урну окурок, вернулся на свой табурет в углу и сел там, скрестив на груди руки.
Вдруг он взорвался:
- Какая чепуха! Бред сумасшедшего!.. Установлено точно, что женщина, мой бывший секретарь, разбилась в результате аварии. При чем тут второе убийство?