Инри Кампос сплюнул.
– Раб! Загляни в сумки, притороченные к седлам! Не одни твои родители взяли с собой кости предков. Мы все готовы идти на поиски новой родины. А в сумках везем свое прошлое, свои корни. Мы готовы забыть все и родиться вновь на другой земле, где жизнь не будет юдолью скорби.
Но Ремихио Роблес не сдавался.
– Именем владельца Уараутамбо предупреждаю: тот, кто уйдет, уйдет навсегда. Инри Кампос обманывает вас. Он морочит вам голову. Как-никак, а здесь вы что-то едите.
– Отбросы, которые не желают есть свиньи твоего хозяина. Вот что мы едим, раб.
– Неправда! Все видят, какой ты здоровый и сильный!
– Я ворую, чтобы есть. Съем ягненка, а хозяину говорю, что он свалился в пропасть. И расплачиваюсь за это – хозяин сажает меня в колодки. Вот как мне достаются здоровье и сила. Я – храбрый. Но не все так могут. Многие умирают от голода, но не осмеливаются притронуться к пище, которая перед ними.
Я взглянул на небо. Оно было ясно, как будущее, что расстилалось перед нами. И тогда я крикнул:
– Да здравствует наше счастье!
– Да здравствует наше счастье! – повторила толпа.
Сыновья Инри Кампоса разъехались в разные стороны. Сеферино было поручено тщательно охранять стариков, что ехали на ослах, и он приказал своим людям подтянуть подпруги. Селестино старательно проверил драгоценную поклажу – воду.
– Вперед! – воскликнул Инри Кампос.
В ответ загремели барабаны. Мы тронулись в путь. Под пение труб и рокот барабанов спустились в долину, перешли реку Чаупиуарангу и начали подъем. Солнце палило нещадно. Ночь застала нас возле Чакайяна. Старикам и детям всегда тяжко в пути. Жители Чакайяна, запуганные угрозами дона Медардо де ла Торре, не приняли нас. Пришлось сделать привал под открытым небом. И только когда стемнело, жители Чакайяна осмелились немного помочь нам – принесли кукурузы, вареной картошки, вяленого мяса. Сыновья Инри Кампоса объезжали лагерь, перевязывали раненых, успокаивали стариков, забавляли детей, давали холодную воду тем, кто пострадал от палящих солнечных лучей.
Солнце разбудило нас. Птички сичас пели. Женщины готовили завтрак. И вот начался подъем. Можно ли забыть такое? Оба Молье, отец и сын, скатились в ущелье. Первый – потому что был стар, второй – потому что пытался спасти отца. Тук-тук-тук – стучали их падающие тела. Инри Кампос встал на колени.
– Это были настоящие мужчины, и умерли они при свете солнца. Я завидую, их смерти, буду завидовать их славе. Я был бы рад, если бы люди гордились мною так, как я горжусь отцом и сыном Молье. Вперед!
Мы двинулись дальше. Пересекли ущелье. Когда спускались, на нас накинулась ночь. Сыновья Инри Кампоса объезжали лагерь, раздавали воду, успокаивали. Люди погрузились в тяжелый сон. Но я не спал. Я стоял, я смотрел, как поднимается солнце.
– Солнце не любит нас. Оно за господ, – простонал Эустакио. Он упал во время спуска и теперь хромал. Нога совсем отказала. Хромой Эустакио – его и сейчас так называют.
– Ты ошибаешься, – отвечал я. – Солнце сжигает наши тела, но зато оно иссушает реку Мантаро. Только сейчас, во время засухи, и можно найти брод.
Весь день мы спускались. Страшный спуск! Держась за руки, мы медленно продвигались вниз. Проклятый спуск! Мы даже не знаем, где нашли могилу братья Больярдо. Счастливцы! Я называю счастливцами тех, кому довелось умереть, не увидев, как люди жалеют о том, что сделали, а не о том, чего не сделали. На дне ущелья мы снова остановились на привал. Ослабевшие, больные, израненные… Уговоры сыновей Инри Кампоса уже не действовали. Эустакио, тот, которого и по сей день называютХромым, упал на колени.
– Инри Кампос, золотое сердце, не сердись на меня. Моя душа летит за тобой туда, к тому единственному в мире клочку земли, который я мог бы назвать своим, но тело мое, моя больная нога не хотят идти. Я не могу больше. Инри, старший брат мой, я слаб, я жалок. Молю тебя – позволь мне вернуться.
– Ты возвращаешься в рабство, Эустакио.
– Прости и блогослови, великий брат мой.
– Ты будешь кормиться объедками от свиней.
– Такая уж моя доля.
Вдова Больярдо тоже упала на колени.
– Инри Кампос, благородно твое сердце, но и ты не в силах вернуть мне моих дорогих сыновей. Они жили вместе и умерли вместе. У меня нет больше будущего – одно только прошлое.
– Именем твоих прекрасных сыновей, на веки живых в памяти жителей Янакочи, заклинаю тебя: не возвращайся. Осталось всего несколько дней.
– Инри Кампос, золотое сердце, не гневайся. Мое тело изранено и душа тоже. Благослови меня.