После того как старик Глухов схоронил жену, он еще ча-ще наведывался к Малышевой. Чего-нибудь делал по хо-зяйству, а больше они любили сидеть на веранде -- пили чай с медом. Старик приносил в туеске мед. Беседовали.
-- Тоскуешь? -- интересовалась Малышева.
Глухов не знал, как отвечать -- боялся сказать не так, а тогда Малышиха пристыдит его. Она часто -- не то что сты-дила его, а давала понять, что ему хоть и семьдесят скоро, а стоит больше ее слушать, а самому побольше молчать.
-- Тоскуешь?
-- Так... -- неопределенно говорил Глухов. -- Жалко, конечно. Все же мы с ей... -- пятьдесят лет прожили.
-- Прожить можно и сто лет... А смысл-то был? Слоны по двести лет живут, а какой смысл?
Глухов обижался:
-- У меня три сына на войне погибли! А ты мне такие слова...
-- Я ничего не говорю, -- спускала Малышиха. -- Они погибли за Родину.
-- Тоскую, конечно, -- уже смелее говорил Глухов. -- Сколько она пережила со мной!.. Терпела. Я смолоду дура-коватый был, буйный... Все терпела, сердешная. Жалко.
-- Сознание, сознание... -- вздыхала Малышева. -- Те-сать вас еще и тесать! Еще двести лет тесать -- тогда только на людей будете похожи. Вот прожил ты с ей пятьдесят лет... Ну и что? И сказать ничего не можешь. У меня в огороде бурьян растет... тоже растет. А рядом -- клубника виктория. Есть разница?
-- Ты чего сердишься-то? -- не понимал Глухов.
-- Есть разница, я спрашиваю?
-- Сравнила... телятину с козлятиной.
-- И буду сравнивать! Потому что один человек живет -- горит, а другой -- тлеет. У одного -- каждая порочка содер-жанием пропитана, а другие... делают только свое дело, и все. Жеребцы.
-- Не всем же комиссарами быть! -- сердито возражал Глухов, обиженный за "жеребца".
-- Пятьдесят лет прожил, -- передразнила Малышева. -- А из них -неделя наберется содержательная?
-- Ну, содержания-то, слава богу, хватало, чего доброго. С избытком.
-- Оно и видно! -- Малышева собирала губы в куриную гузку. -- Жеребцы.
Глухов чувствовал, что чем-то он ее злит, но никак не мог понять чем.
И все же он продолжал ходить к Малышевой. Иногда -- так вот -поругивались, иногда ничего, мирно расходились. И вечер, глядишь, проходил незаметно.
В это воскресенье Глухов пришел к Малышевой без ниче-го -- без топора, без ножовки. Пришел поговорить. По-советоваться. Пришел просить помощи.
-- Я, Сергеевна, за советом. Помоги.
-- Что такое случилось? -- навострилась Малышева. Она любила давать советы.
-- Ты старуху Отавину знаешь?
-- Ну.
-- Поговорила бы ты с ей -- не согласится ли она ко мне в дом перейти? А свою избу пускай продаст. Или так: пускай пока заколотит ее, поживем -уживемся -- тогда уж пускай продает. Чтоб не рисковать зря. Как думаешь? Я один не осмелюсь с ей говорить, а ты сумеешь. Я не обижу ее... На четырех-то ногах, хоть они у нас не резвые теперь, но все же покрепче стоять можно. Как думаешь? -- Глухов непри-вычно для себя много и скоро тараторил -- ему было нелов-ко. -- Думал я, думал и вот -- надумал. Чижало одному, ну ее к черту. Да и ей, я думаю, тоже полегче будет. Как ду-маешь?
Малышева очень была удивлена. Так была удивлена, что сперва не нашлась, что сказать путное.
-- Жениться собрался?
-- Ну, жениться... это... какая уж это женитьба? Так -- сойдемся для облегчения.
-- Юридически -- это все равно женитьба. Чего ты хвос-том-то виляешь?
Глухов опешил.
-- Ну -- жениться. А что, это не поощряется?
Малышева внимательно и как-то с отчуждением, с ка-ким-то скрытым враждебным значением посмотрела на ста-рика.
-- А она согласна? Хотя, ты говоришь, не успел с ей...
-- Не знает она! Вот и пришел-то просить: поговорила бы ты с ей. Где поговорила, где и -- уговорила. Она старушка ве-рующая, может, скажет -грех... А какой грех? Так-то разобраться-то. Я одинокий, она тоже одинокая...
-- У нее дочь в городе.
-- Да это-то!.. Это и у меня вон сын в городе. Толку-то от их нынче. А мы бы как-нибудь и скоротали бы остаток жиз-ни-то. Кто первый помер -- есть кому схоронить.
-- У вас же дети! -- вдруг нервно возвысила голос Малы-шева. -- Чего вы сиротинками-то казанскими прикидывае-тесь?
Глухов замолк. И в свою очередь внимательно и сердито посмотрел на Малышиху. Чего она злится? Она же вся изозлилась. Чего?
-- Ты чего, Сергеевна? -- спросил.
-- Я ничего. Вы жениться-то надумали, не я. А ты меня спрашиваешь: чего я? Я-то ничего.
-- Чего-то сердишься...
-- Да нисколько! Вона, буду я еще сердиться. Женитесь! Поговорить надо с Отавихой? Поговорю, -- теперь засуети-лась Малышева, затараторила тоже. -Позову ее, и погово-рим, мне не трудно. Узнаю: согласна она или нет? Чего же мне сердиться? Смеяться-то над вами, шутами, будут, не надо мной.
-- Как так?
-- Что?
-- Смеяться будут?
-- А что -- радоваться?
-- Да разве не бывает так -- старики сходются...
-- Бывает, бывает. Давай завтра приходи в обед... Я ее по-зову пораньше, обговорю с ей сперва, а ты попозже, к обе-ду, приходи. Бывает так, бывает. Сколько угодно! Я погово-рю с ей, не беспокойся. Поговорю.
Старик Глухов ушел от Малышевой с неясным чувством. Какой-то подвох чуял со стороны Малышихи. Странная ка-кая-то старуха, ей-богу. Чего-то все нервничает, злится. Всех бы она переделала, перекроила... Всех бы она учила жить, всех бы судила. Старик даже подумал: не вернуться ли да не сказать ей, что -- не надо никакой ее помощи, сам как-ни-будь управлюсь. Даже остановился и постоял. И решил, что -- ладно, черт с ней, пусть поговорит. У самого все рав-но не так выйдет -- не сумеет ладом поговорить. Пусть злит-ся, а дело пусть сделает.
На другой день у старушек -- Малышевой и Отавиной -- состоялось свидание. И состоялся разговор.
Отавиха пришла к Малышевой, первым делом глянула в передний угол (нет ли иконки?), скромно присела на крае-шек плюшевого дивана. Поздоровалась.
-- Я чего призвала тебя, -- сразу начала Малышиха. -- Глухова старика знаешь?
-- Емельян Егорыча? Знаю, как же. У его трех сынов убило...
-- Так вот он хочет на тебе жениться, -- Малышева отче-канила слова, как семь аккуратных пельменей загнула. -- Ты согласна?
-- Свят, свят, свят! -- перекрестилась Отавиха. -- Да он что?!
-- А что? -- как-то даже развеселилась Малышиха. -- Вы одинокие... Ты подумай, подумай сперва, не торопись отве-чать. Он такой же козел, как все, но поможет дожить оста-ток жизни. Как сама-то думаешь? Избу говорит, можно по-ка не продавать, можно заколотить; если уживетесь, тогда уж можно, мол, продать, а деньги -- на книжку. Как дума-ешь-то?