Она устроилась в кресле поудобнее и поняла, что улыбается. Злополучный злоумышленник больше не вызывал ни страха, ни гнева – одно лишь снисходительное сочувствие.
И Валя не заметила, как уснула.
Присутствие духа не изменяло Валентине весь день – до той самой минуты, когда она вышла из лифта и достала ключи от квартиры. Тут-то ее и накрыл невыразимый, иррациональный ужас. Как ни объясняла она себе, что неудачливый вор ни за какие коврижки не вернется больше в этот дом, рука отказывалась вставлять ключ в замочную скважину. Выписывала кренделя, как заколдованная, обходя заветное черное гнездо по расходящейся спирали.
"Должно быть, это и называется интуицией, – подумала Валентина. – По идее, мне следовало бы сейчас развернуться и бежать, что есть сил. Только вот куда? Куда прикажете бежать абсолютно одинокой девушке, у которой нет даже мало-мальски близких знакомых? Девушке, для которой мучителен самый невинный и безличный диалог, вроде обмена мнениями о погоде? Да, мой дом перестал быть моей крепостью, но остался единственным пристанищем".
Валентине понадобилось полчаса, чтобы как-то справиться с собой и открыть дверь. Но победа не принесла ей ни триумфа, ни облегчения. Первым, что она почуяла, переступив порог своего жилища, был безошибочно узнаваемый табачный дух, сохранившийся, несмотря на открытую на кухне форточку. Нужно ли говорить, что Валя не курила, и не оставляла открытых окон, уходя из дома? Летом, в жару, наверное, могла бы в спешке забыть про форточку, но осенью, когда на улице меньше пяти градусов? Исключено. Как и многие худышки, Валя была болезненно теплолюбива.
Еще одним фактом, подтверждающим незаконное проникновение в квартиру, были следы на пористом резиновом коврике в прихожей. Утром, перед уходом на работу, Валентина отмыла коврик до девственной голубизны, и если два грязных пятна сорок четвертого размера появились на нем не Святым Духом, то, без сомнения, оставлены злоумышленником.
С тупым бесстрашием, вызванным отчаянием и усталостью, Валентина обошла квартиру и убедилась, что непрошеный гость ее покинул. Подпереть чем-нибудь входную дверь не представлялось возможным, поскольку она, вопреки традиции, открывалась наружу, но девушка продела в ручку веревку, концы которой завязала узлами и пропустила под дверью комнаты, которая, напротив, открывалась внутрь. А потом пошла на кухню – пить чай и думать.
Все, кто когда-либо знал Валентину, – мать, тетка, подруги матери, одноклассники, учителя, соседи и, вероятно, сотрудники и работодатели, считали ее чуть ли не умственно отсталой. Единственным человеком, понимающим, насколько велико их заблуждение, была сама Валентина, но она так и не нашла способа донести эту истину до окружающих. Мало того, что на Валю нападал ступор всякий раз, когда необходимо было кому-то что-то сказать, так она еще становилась фантастически, просто по-клоунски неуклюжей, когда за ней наблюдали. Да наверное, иначе и быть не может, когда ты с детства только и слышишь: "Ты как стоишь (сидишь, ходишь, несешь, везешь, шьешь, режешь, копаешь)? Кто так руки (голову, бидон, иголку, нож, лопату, спички) держит, бестолочь? Вот ведь наградил Бог дочуркой, прости Господи!"
Но, оставаясь наедине с собой, Валентина преображалась. Становилась ловкой, умелой, внимательной, а главное – умной. Всю жизнь ее единственным спасением от враждебного мира, ее друзьями и советчиками, ее прибежищем были книги. С детских лет Валентина каждую свободную минуту проводила в читальном зале. Приносить чтиво домой, с тех пор как мать бросила библиотечные книги в помойное ведро, она не решалась. А потом, устроившись на работу и обзаведясь закутком, где можно было хранить личные вещи, едва ли не ежедневно покупала себе томик-другой. Как-то она прикинула, что за двадцать семь лет жизни прочла не меньше пяти тысяч одних романов, не говоря уже о повестях, рассказах, статьях, эссе и стихотворениях, а это, как ни суди, весьма солидная цифра. Потом она их раздавала или относила букинисту. Что бы там ни говорила мать, презиравшая и высмеивавшая книжную премудрость, книги – лучшая пища для ума, а значит, ум Валентины был вскормлен превосходно. И теперь самое время им воспользоваться – если, конечно, она не хочет спятить или умереть от страха.