Муса пытался уловить этот сокровенный язык, неведомые мелодии, звучание небес, которым общалось с ним безмолвие пустыни, однако не мог ухватиться ни за что — в ушах стоял один гудящий звон. Ну и что, старикам удается в этом монотонном гудении, царапающем слух, прочитать какой-то образ, уловить символ?
Однако все сокрытое суть тайны, нажитые ими в долгой жизни. Только они одни на свете достойны хранить эти тайны.
Он напряг слух и услышал упорядочившееся, ровное дыхание Удада. Спросил его слабым голосом:
— Ты спишь?
Когда тот не ответил, дервиш пробормотал для себя:
— Я хотел сказать, что Тафават тоже будет страдать!
Спустя мгновенье Удад проговорил убежденно:
— Она страдать не будет.
Дервиш никак не прореагировал на это, и он продолжал:
— Тафават избрала тебя. Она принадлежит тебе!
— Но она же под твоей защитой!
— Ничего у меня нигде нет!
Они затаили дух, прислушиваясь друг к другу — и дыхание, и пульс каждого были ровными. Тогда Удад повторял еще раз:
— Ничего у меня нигде нет!
Наступило молчание. Муса следил за движением луны. Дыхание Удада было ровным. Фраза застряла у него в ушах. «Ничего у меня нигде нет». Это последнее, что слышал Муса от своего старого друга. Он поднялся, встал над его головой. Пристально глядел на него, упокоенного сном в тихом лунном свете. Тонкая полоска ткани пепельного цвета спустилась ему на глаза. Худощавая рука свернулась куликом под щекой — он спал сном ребенка. Муса сделал пару шагов назад. Повернул взгляд на простор. За спиной у него остались фляга с водой и мешок с припасами — провизия Удаду в его путешествии вверх, к подземному лабиринту тьмы.
Он задрал голову к луне, и в глазах у него заиграл блеск, будто слезы.
5
Тамгарт передвигалась меж рядов собравшихся зрителей. Старуха начала поиски на западном пространстве, там толпились мужчины и беспорядочно толклись женщины, желая лицезреть отчаянную авантюру, на которую решился Удад, дерзко посягнув на святость неприступной горы и решившись таким образом на грехопадение. Какие-то подростки бросили в нее несколько камней, а кое-кто из отцов прямо обвинял ее на языке своих несчастных сыночков:
— Твой сын восстал против святого! Он осквернил уста подземного хода своим видом. Посмотри, что сделали духи того света с гадалкой и имамом — оба предали древний завет, завладели золотом и понесли наказание. Твоего ослепленного сына также ждет возмездие!
Они бурными хлопками выражали ей свое возмущение, двигались за ней следом длинной вереницей. Но она повернулась к ним лицом и спросила о дервише. Никто ей не ответил, она приоткрыла складку в своем черном покрывале и принялась соблазнять их пригоршнями фиников. Сказала, что даст им еще больше, если поищут с нею дервиша. Дервиш был единственным созданием, способным убедить Удада отступиться от этого посягательства и воздержаться от совершения греха. Некоторые перестали ее преследовать и рассеялись в разные стороны в поисках дервиша. Тамгарт продолжила свой поиск, вошла на рынок Вау. Там толпились купцы и покупатели, мелкие торговцы вертели головами, бросая взгляды на величественную вершину, словно заглядывали за край горизонта, пытаясь высмотреть в панно заката молодой полумесяц праздника разговения или дня принесения жертв…
На плоских крышах жилищ угнездились женщины Вау, горя желанием лицезреть процесс подъема и утолить свое непременное женское любопытство. Старуха передвигалась по рынку, спрашивала незнакомцев о дервише, так что мужчины считали ее полоумной бабой. Удача ей улыбнулась, она увидела Ахамада, погруженного в торг с одним купцом в лавке, где продавали сахар и чай. Она подошла ближе и некоторое время прислушивалась к их жаркому спору. А затем произнесла в своей старушечьей манере, как обычно они говорят, вещая окончательную мудрую истину в заключение эпического предания: