В этом крылась первая тайна.
Тайна вторая была спрятана глубже, она извечно таилась в четырехугольнике твердыни, венчавшей вершину неприступной горы. В горах она теперь видела его судьбу и смирилась с этим, однако пришла в ужас, услышав, как он побился об заклад. Она поняла, что это пари — не что иное как знамение, возвещающее близящийся конец — разлуку навеки. Потому что ящерица, этот духовный предок, уползла на гору и обратилась со своим горем к горному барану.
Он сообщил, как тот — в образе ящерицы, вызвал на себя гнев небес, когда принял ванну в чистом пруде и осквернил воду, показал себя безобразным, ползая на четвереньках, и потребовал от горного барана отомстить народу Сахары, который оклеветал его и стал причиной этого его обращения в убогую ящерицу. Горный баран поддержал его в этом испытании и обещал, что отомстит за него несчастным жителям пустыни. С того самого дня начал он свой поход, стал на людях подыматься к неприступной вершине и в сообществе с джиннами ввергать их в жерло тьмы. С того дня уходил в небытие всякий, кто добирался до вершины и вставал на голову монумента и бросал взгляд в пропасть. А проклятая ящерица обрела юность вовеки. Потому что горный баран возместил свою потерю и скинул с нее одежды, так что всякий мог позавидовать — чувствуя приближение старости, можно было вернуть себе молодость.
И вот теперь горный баран постепенно продвигал Удада по пути к пропасти мрака, чтобы забрать его навсегда. Если полазил по вертикалям, посидел на изваянии — больше не спустится. Теперь и она почувствовала, что совершила ошибку, потому что не раскрыла истину ребенку. Не поведала ему о том, что кровь горного барана струится в его жилах. Не раскрыла всей ужасающей тайны. Что отец его — зверь, оттиснутый на скале Матхандоша. Теперь она одна сполна заплатит цену за это. Она будет горевать в одиночестве. Однако… Однако, можно ли каким бы то ни было признанием хоть что-нибудь изменить? Можно ли уберечься от судьбы, уготованной тебе свыше, когда ты еще не родился? Можешь ли ты сохранить куколку, вопреки Вседарящему, который ее даровал?
Если бы и попыталась она, это был бы вызов предкам, священному горному барану и… вызов пророчеству.
Все живое льет слезы. Всякая тварь задается вопросом: почему они не возвращаются? Почему они мирятся с мраком и скрываются навсегда? В чем причина — в безобразии нашего мира? Или в красотах того света, в спокойствии тьмы? Может ли тот скрытый мир быть красивым? Можно ли приручить себя к дикости мрака? Что, лики пустынь отвратительны до такой степени? Сахара жестока и убога так, что все странники в силах ее покинуть навеки? А рыдание есть выражение тягости утраты по исчезнувшему путнику, или неспособности понять тайну и неудачи разобраться в истинном смысле судьбы?
Таково положение всего рода людского. Это — язык всего живого на земле.
Однако ему удалось выйти на тайну. Он не переставал порицать уединение, пока не разгадал тайну. Жестокий конец свода сосуда, неимоверные страдания в момент избавления от клетки. Освобождение таинственной птахи и его соединение со светлым первоистоком, с бескрайностью небес. В тяжелый момент реализации образа и совершения рождения. Рождение происходит только через прохождение по узкому пути проявления. Однако птаха не всегда удостаивается проникновения в райские врата — только по преодолении длительного пути пертурбаций, преобразований и превращений. Удостаивание милости через геенну возрождения. Удад успешно преодолел первую дистанцию и вошел в горного барана. Когда тот преградил ему путь у подножия горы и спросил его о превращении: «Скажи мне: ты сильно мучился? Возрождение прошло тяжело? Избавление причинило тебе боль? Расскажи мне, как ты себя ощущаешь теперь? Разве сосуд горного барана не милостивей человечьей фигуры? Разве пристанище зверя не уютней жилища человечьего? Однако… Однако, зачем это в лицо тебе я бросаю глупые толкования? Ты ведь изначально горный баран. Ты всегда был бараном. Родился и оставался им все время. Ха! Ты думаешь, я не ведаю истины?»