— Но ведь ружье все-таки взорвалось, сержант. Посмотри на свое плечо.
— Однако он хорошо наколдовал, иначе бы меня тут не было.
Однажды секретарь городского управления попросил меня одолжить ему мою машину, его «форд» был en panne. «Наверно, у него снова нет бензина», — подумал я и спросил:
— Куда вы собираетесь ехать?
— О, недалеко, километров за тридцать. Расследовать убийство. Там отравили одного человека.
— Вот ключи, господин секретарь, но одно условие: когда вернетесь, расскажите, что случилось. У меня слабость к криминалистике.
Вечером он принес мне ключи и хотел сразу же уйти.
— Что же там было? — спросил я.
— О, его отравила жена.
— Вы ее арестовали?
— Н-н-нет. Мы не могли. У нее были на то свои причины. Это сложное дело.
— Но она же убила своего мужа!
— Ну да, но она опасная колдунья, а у нас дети.
Аналогичный случай произошел с колдуном, у которого на совести было с полдюжины людей, ставших жертвами килапу. Это своего рода божий суд. Если в племени совершается преступление и никто не признается или если вспыхивает эпидемия из-за нарушения табу, то надо найти виновника. Вождь созывает жителей деревни или же только подозреваемых, и они пьют ликенге, которое якобы безошибочно определяет виновника. У преступника сразу появляются признаки отравления: головокружение, рвота, обморок…
Шесть человек умерло. Наш магистрат провел расследование, но оно носило чисто формальный характер. Колдун был отдан под следствие и арестован, но через некоторое время его выпустили. Ведь преднамеренного убийства не было. Никто не подавал жалоб, да, собственно, никто и не жаловался. Деревенские жители считали вполне естественным, что во время килапу ликенге оказало свое действие.
А ведь и в Европе совсем не так давно кое-где тоже устраивали божий суд, и никто по этому поводу не волновался.
Итак, наступил день, когда я окончательно испортил отношения с нашим больничным колдуном. Средь бела дня он явился с бутылкой в руках и хотел мимо меня пройти в палату. Я остановил его:
— Куда?
— К больному.
— Зачем? Вода твоя очень плохая.
— Мзури, музури! — закричал он, и в его глазах забегали злобные искорки.
Я дал понять ассистенту, не обращая более внимания на колдуна, что категорически запрещаю пускать его в палаты. Какая наглость! Приди он к своим клиентам хотя бы вечером, я мог бы прищурить один глаз. Но средь бела дня! К тому же мы должны были делать операцию, наверняка, колдун шел «обработать» больного.
Ассистент долго беседовал с колдуном. Я рассказал об этом случае моей жене. Она сказала:
— Заварил кашу!
— Для меня это вопрос авторитета!
— Глупости! У каждого свой авторитет. У тебя, у монганги — свой, у него, у колдуна — свой.
Она была права.
— А если больной умрет?
— Ты выполнил свой долг.
Трудно было решить, как себя вести. Ночью разразилась гроза, настоящая тропическая гроза. Когда ливень прекратился и гром смолк, я уснул. Меня разбудил новый шум.
— Как будто какое-то животное возится между цистернами, — сказал я.
Некоторое время мы прислушивались. Явственно слышался стук, напоминающий удары молота.
— Похоже, что эти звуки производит не животное, — сказала моя жена.
Вдруг сильный запах серы проник в окна, которые из-за жары не закрывались и были лишь затянуты для защиты от комаров тонкой марлей.
— Дело рук твоего колдуна, — заметила моя жена.
Мы зажгли свет, стук прекратился. Мы снова легли, потушили свет — и все началось сызнова. Мы оделись и вышли во двор, вооружившись копьями — огнестрельное оружие нам не полагалось. Я медленно объехал на автомобиле с зажженными фарами вокруг дома, хотя понимал, что это глупо. Нарушителя покоя давно и след простыл, шум прекратился. Попробуй найди африканца в безлунную ночь! Нас окружала непроглядная тьма, и сами мы были прекрасной мишенью, если бы в нас захотели стрелять. Мы вернулись домой и долго смеялись над тем, как мы с копьями выскочили во двор. Однако в самой этой истории, за исключением нашего поведения, ничего смешного не было.
— Теперь у тебя есть свое дауа дауа, — сказала моя жена.
— А может, нам все померещилось?
— Никогда еще не видела снов с запахом серы, — сказала она, и спорить против этого было трудно.
Несколько дней спустя к нам пришел в гости господин Б. из Панга. Он был здесь проездом в Стэнливиль. Мы рассказали ему о ночном приключении.
— Мадам правильно рассудила. Будьте начеку. А главное, ничего не говорите вашему бою.
— Почему же?
— Иначе вы его больше не увидите.
— А он тут при чем?
— Ну как же! Ваш дом теперь в опале. Со мной однажды была такая же история. Колдун похвалялся, что через неделю будет плясать на моей могиле. Итак, осторожность!
Колдуну не пришлось плясать на моей могиле, но мы все время чувствовали себя не в своей тарелке. Никогда нельзя знать, что вам готовят исподтишка. Неприятное чувство не покидало нас до самого отъезда, а уехали мы через две-три недели.
Так разве колдун не одержал над нами победу?
КИКВИТ — МИРНЫЙ ГОРОД
В нашем новом месте назначения на аэродроме — на этой узкой полоске земли с трудом сел четырехмоторный самолет — было сорок градусов в тени. Перед маленьким зданием «Эр Конго» под палящим полуденным солнцем стояли в ряд автомобили, в том числе санитарная машина и джип с красным крестом. Я подошел к толпившимся рядом людям. Мне навстречу двинулись коротыш ростом меньше полутора метров и высоченный, худощавый парень. Африканские Пат и Паташон протянули мне для пожатия руки.
— Вы новый хирург?
— А вы меня встречаете?
— Конечно. Мы получили телеграмму. Я — директор, — представился маленький, — а это ваш ассистент. Где же ваша жена?
Тут она подошла, и мы, погрузив сначала вещи, сели все вместе в машину.
— Милости просим в Киквит, — сказал ассистент. — Надеемся, вам здесь понравится. Киквит — мирный город.
Разумеется, это сообщение нас обрадовало, хотя я не понял, почему ассистент обратился к директору за подтверждением своих слов.
— Не правда ли, господин директор?
— О, вполне! — сказал тот.
Мы поехали в город. Примерно через два километра нам пришлось остановиться у заграждения, где скопилась целая колонна машин. Два солдата в стальных касках проверяли пропуска. Мы в санитарной машине имели право проезда. Ассистент сказал солдатам что-то на лингала, и они отсалютовали. Насколько я понял, он объяснил, что едет с новым монгангой. Я хотел знать, почему проверяют документы.
— Что-нибудь случилось? — поинтересовался я. — Или объявлено чрезвычайное положение?
— Да что вы! Это из-за военного лагеря. Он стоит как раз на полпути в город! Вот солдаты и хотят знать, кто проезжает мимо, — разъяснил ассистент. — Никакого чрезвычайного положения нет. Киквит — мирный город. Здесь больше никого не трогают.
— А когда же трогали?
Директор заметил ловушку.
— Давно. Когда в Конго были беспорядки.
Тут мы уже въехали на главную улицу, и он переменил тему разговора.
— Это сите! — пояснил он, — Так называют в конголезских городах кварталы африканцев.
Сите представляло собой нагромождение маленьких домиков из бетонных блоков, крытых листами гофрированного железа. Оно занимало около четырех квадратных километров. Через все сите проходила главная улица — широкая дорога с электрическими фонарями по бокам, из кирпично-красноватой глины, выжженной солнцем настолько, что она больше походила на цемент, но пылила, впрочем, под колесами. Она шла мимо баров и трактирчиков, мимо «кафедрального собора», как здесь называют католическую церковь в отличие от евангелической, выстроенной не из красных, а из белых кирпичей; мимо евангелической и новой средней школы, называемой Атеней, мимо больницы с хорошо знакомыми мне вытянутыми корпусами. Я насчитал их двенадцать.