Знакомая песня! Мне тоже было нелегко, когда я пытался запретить санитарам «самообслуживание» в больничной аптеке или ввести ночные дежурства. Даже новый директор — и гот не мог ничего сделать!
— До сих пор нет ночных дежурств, господин директор, несмотря на ваше распоряжение, это, — бывало, говорил я, — грубое нарушение дисциплины.
— Я составлю расписание дежурств.
— Никто с ним не считается. Вас не трогает, что ваши распоряжения не выполняются?
— Я не могу приказывать. Приказывали бельгийцы.
— Но вы же директор?
— Но я не колониалист.
— Значит, если я что-нибудь прикажу, то я колониалист?
— Вы можете себе это позволить. От белых привыкли получать приказания.
Это было неплохо сказано. Я решил зайти с другой стороны.
— Но вы же можете заставить уважать себя!
— Что вы! Я здесь чужой.
— Как, разве вы не конголезец?
— Да, конечно, но я из Бунин, это другая область.
Санитары делали все, что хотели. Раньше дипломированные санитары имели право вести небольшую частную практику, если получали от врача так называемое патронажное свидетельство, гарантировавшее минимальный контроль над их деятельностью. Теперь они занимались частной практикой на свой страх и риск. Можно себе представить результат. Лечение больные получали весьма сомнительное, но зато их бессовестно обирали. Не удивительно, что многие санитары стремились уйти из больницы и заняться исключительно частной практикой. Иногда доходило до абсурда. В Инонго ко мне на прием пришел молодой человек, уселся и сказал:
— Господин коллега, мне нужно удостоверение.
— Вы врач?
— Нет, я санитар. Мне нужно удостоверение, что я могу лечить мой народ.
Эта напыщенная манера выражаться озадачила меня.
— Но у вас ведь есть диплом.
— Конечно. Но министр финансов отказал мне в лицензии на частную практику.
— Наверное, у него есть для этого основания.
— Если вы подпишете удостоверение, они отпадут.
Не желая казаться нелюбезным, я сказал:
— Покажите мне ваш диплом.
Он обещал показать его на следующий день. И действительно, пришел и принес диплом… помощника санитара.
— Это не дает права частной практики.
— Какое это имеет значение? Вы подпишете, и все будет в порядке.
— Но это же противозаконно.
— Ба! В Леопольдвиле все врачи выдают удостоверения за деньги.
— Вы обратились не по тому адресу, — сказал я ледяным тоном.
— Но ведь я мог бы помочь моим соотечественникам! Там, на другом берегу озера, далеко вокруг нет ни врачей, ни амбулатории.
Как мне от него избавиться?
— Знаете ли вы, что такое воспаление легких?
— Конечно! Его лечат пенициллином.
— Поточнее, пожалуйста.
— Ха! Вы думаете…
— Я ничего не думаю. Я хочу услышать ответ.
— Это не имеет никакого отношения к моей просьбе! — воскликнул он возмущенно.
— Воспаление легких…
Он ушел и хлопнул дверью. Позднее этот случай представился мне в ином свете. В его словах было зерно истины. Тысячи людей жили в джунглях без всякой медицинской помощи. И для них помощник санитара лучше, чем никто.
Как выглядит область, где плохо поставлено медицинское обслуживание, я увидел в Мпаи. Неплохо оборудованная больница уже много месяцев не имела врача. Несколько санитаров старались сделать все, что могли. Я и моя жена поехали туда с областным врачом, который хотел ознакомиться па месте с положением дел. Я же сопровождал его по просьбе министра здравоохранения, чтобы составить акт. В окрестностях Мпаи еще бывала сонная болезнь, и ни один врач не желал там оставаться надолго. Все селение состояло из дюжины бунгало и больницы. Каучуковая плантация, на которой раньше люди зарабатывали на жизнь, уже давно опустела. Печальный край! Кусты дрока, трава, засохшие деревья… В самом Мпаи несколько манговых деревьев вдоль единственной улицы отбрасывали жидкую тень. Перед зданием больницы на ступеньках сидели апатичные больные. Нашу машину окружили дети со вздутыми животами. Почти все они страдали мбоаки, что буквально означает «красный цвет». Эта детская болезнь возникает при недостатке в питании белков, что задерживает образование пигмента в организме. Поэтому у больных детей не черная, а красно-коричневая кожа. Постепенно увеличивающееся истощение и малокровие приводят к смерти. Детская смертность в этой области была катастрофически высокой. В тени манго — это единственные плодовые деревья в Мпаи и его окрестностях — женщин десять разного возраста сидели вокруг корзины и выуживали из нее горстями черные бобы, создавая себе иллюзию обеда. Моя жена раздала детям все наши запасы. Такая нищета даже для Конго была необычной.
В административном корпусе мы поговорили с директором, у которого в это время сидел финансовый ревизор. По-видимому, в больнице были еще и какие-то злоупотребления.
Приняли нас очень хорошо и угостили чаем, но к чаю ничего не подали. Единственный магазин давно закрылся: где нет денег, ничего нельзя продать.
Когда мы шли к машине, к нам подошел старик.
— Монганга, оставайся, — сказал он.
— Скоро к вам приедет хороший монганга, — обещал областной врач.
Я подумал о моем конголезском коллеге, который не забывал эти слова: «Монганга, помоги!». Он учился, чтобы помогать, потому что хотел этого.
Как часто наши усилия бывали напрасны! Однажды ко мне привезли ребенка, который поел ядовитой маниоки. Было поздно, мы не смогли его спасти. Пока мы хлопотали вокруг малыша, родители стояли рядом как вкопанные и боялись даже дышать. Когда он скончался, они бросились наземь, рвали на себе волосы, бились головой о пол… и вдруг словно онемели. Мать взяла тело ребенка на руки и вынесла из палаты. На дворе собрался весь род. Не переставая причитать «моана нкуфа» — «ребенок умер», они все вместе ушли.
Однажды после грозы в больницу доставили женщину, пораженную молнией. Целый час мы пытались привести ее в чувство, хотя было ясно, что она мертва. Все это время муж сидел рядом и гладил ее волосы. Когда я поднялся и он по моему поведению понял, что ничто не может ей помочь, он опустился на колени и стал говорить. Его слова хватали за душу сильнее любых рыданий. Палата была полна людей, и он обращался ко всем. Он рассказал, как познакомился со своей будущей женой, как она родила ему пятерых детей, как она их воспитывала, как трудолюбива была, как заботилась о нем, если он болел. Это была полная биография его подруги, полезного и хорошего человека.
Ни на одних похоронах я не слышал такого трогательного некролога.
Бывали случаи и комические.
Одна женщина разрешилась от бремени уродом, лишенным мозга. Ее муж, высокопоставленный чиновник, хотел обязательно поговорить со мной, хотя сестра ясно сказала ему, что ребенок родился мертвым и тут ничего нельзя изменить. Он настаивал на своем, и меня вызвали. Выслушав мои объяснения, он спросил:
— Вы говорите, у него не было мозга?
— Да, не было.
— И я должен этому поверить?
— Вы можете сами убедиться, что это так.
Он помолчал, подумал, а затем сказал:
— Не хотите ли вы этим сказать, что я безмозглый дурак?
— Что это вам пришло в голову?
— Как может мой ребенок не иметь мозга?
Я объяснил все сначала, хотя понимал, что зря стараюсь. Он ушел, не сказав ни слова. Я знал, что его угнетало: коллеги будут смотреть на него свысока. Ведь он произвел на свет сына без мозга.
Как монганга я должен был помогать и там, где было меньше оснований для печали и больше для радости. Юмор — одна из важных сторон нашей жизни, и читатель имеет на него право.
Как-то в приемные часы ко мне пришел сержант.
— Доктор, мне нужно свидетельство, что я не могу носить солдатскую обувь.
— Почему же?
— У меня опухают ноги.
— Покажите! — Я покачал головой. — Никакой опухоли.
— Опухоль появляется после пяти километров!