— Вы пришли из лагеря?
— Да.
— Это как раз пять километров. А опухоли нет.
— Я сказал, свыше пяти километров.
— Хорошо. Сходите в город и обратно. Посмотрим, опухнут ли ноги.
— Вы меня не поняли. Мне нужно свидетельство, что я не могу носить сапоги. Если я не буду носить сапоги, я не смогу маршировать. Если я не буду маршировать, ноги не будут опухать. А вы хотите наоборот.
Собственно говоря, он был прав, но я настаивал на своем, и он ушел, возможно даже в город, но обратно не вернулся.
Одному человеку все же удалось меня перехитрить. Он ворвался ко мне с криком:
— Господин доктор! Помогите моей жене!
— Что случилось?
— Идите скорее в корпус Д! — Это был женский корпус.
Там я увидел женщину, укладывавшую вещи. Утром ее выписали после операции. Я пристально посмотрел на мужа.
— Ну что? Где горит?
— Моя жена не может так уйти из больницы!
— Чего ей не хватает?
— Витаминов! Как же она восстановит свои силы? Ей забыли их прописать!
Однажды молодой человек попросил меня прописать ему что-нибудь против импотенции. Учитывая его юный возраст, я спросил, как давно у него такое состояние. С самым серьезным видом он ответил:
— Со вчерашнего дня, господин доктор!
Или вот другой случай: мы зашивали парню раны, полученные в драке.
— С чего это он так тебя порезал? — спросил я.
— Он был разъярен, как бешеный слон.
— Что же ты ему сделал?
— Я… Я его оскорбил… Обозвал Чомбе.
Удивление вызывал выбор имен. В Бута один врач сделал роженице кесарево сечение. В благодарность родители так и назвали дитя: Кесарево Сечение. Я много раз становился крестным отцом новорожденных, которым родители из благодарности давали мое имя. Встречались и очень странные имена. В детском отделении у нас был мальчик Нескафе: его отцу понравилось это название сорта кофе. Другого мальчика, сироту, звали Жамэ, что по-французски означает «никогда». Кто его так окрестил, не знаю. Однако постепенно я выяснил, как детям дают имена. Недели две родители ждут: надо убедиться, что ребенок будет жить. Если он умрет, получив имя, то станет духом с именем, и, как всякий дух умершего, будет иметь право на живых. Детей называют в соответствии с родовыми обычаями. В Узле имена давали по названию амулета, например Змея, Бешеная Собака… Такое имя якобы защищало ребенка от этого животного. Неподалеку от Левервиля среди сборщиков пальмовых плодов был один, которого звали Сломавший Себе Шею, так как его брат свалился с пальмы. Мы знали парня по имени Пилипили и другого — Фингила, что означает «Жди».
У банту каждый человек считается членом рода, поэтому он имеет также родовое имя, которое чаще всего хранится в тайне. Женщины сохраняют свои девичьи имена. Только теперь их все чаще меняют при церковном венчании. Кроме родовых имен — отнюдь не равнозначных с фамилиями — существуют имена групповые — Пантера или Лев. Их дают юношам, которые совместно проходят посвящение в члены рода. Этот обычай существует и у масаев, у которых юноши пять лет служат в «войске» своего рода и только потом получают право жениться. Каждая сотня ровесников имеет свое имя. В Инонго у нас служил некто Моана Китоко Нкой Пиус. Моана Китоко означает «Красивый Ребенок» — так его назвали родители. Нкой — Леопардом он стал при посвящении в члены рода. В двадцать лет он был крещен и наречен Пиус. Некоторые конголезцы берут себе позднее новые дополнительные имена — по профессии. Например, бизнесмен может называться Богатый Карл или Честный Густав.
СЛАЛОМ ПО ЛАТЕРИТУ
Я исколесил провинцию Квилу вдоль и поперек. Ездил я с визитами в Баннингвиль — больше чем за семьсот километров, — в Леопольдвиль, чтобы пополнить наши запасы, и во многие другие города, когда в этом была нужда. Добавьте еще сотни километров до Узле и в Итури, а позднее на озеро Леопольда, где вообще не было никаких дорог…
Так я познакомился со страной и людьми. Я летал на самолетах в Кокийавиль, Стэнливиль, Чикапу, плавал в битком набитых пароходах из Леопольдвиля вверх по Конго, но лучше всего я прочувствовал на своей шкуре тридцать тысяч километров, проделанных мной по шоссейным и проселочным дорогам.
Да будет мне дозволено воздать хвалу латериту! Тот, кто путешествует по Африке в собственной машине, должен отзываться о латерите с уважением — нравится ему это или нет. Он по достоинству оценит объяснение геологов, которые со знанием дела утверждают, что латерит образуется в результате смешения песка, глины и перегноя. В сыром виде эта смесь называется потопото и прилипает к колесам, как жевательная резинка; когда же она высыхает, колеса выбивают с твердой, как камень, поверхности тучи красной пыли.
Однажды, когда я еще работал на Арувими, я получил телеграмму из Бута: коллега просил меня срочно приехать и сделать операцию. Больница находилась в двухстах пятидесяти километрах. Телеграмма шла четыре дня, мой ответ — еще три дня; телеграф в некоторых пунктах был en panne, однако это не имело значения. Еще до прибытия моей ответной телеграммы я уже был на месте и смог своевременно оперировать больного.
Когда я получил телеграмму, которая шла четыре дня, я сначала подумал, что ехать уже нет никакого смысла. К тому же стоял малый сезон дождей. Он отличается от большого тем, что дождь идет с перерывами.
Тут я вспомнил о почтальонах, которые, застряв с машиной где-нибудь в потопото, километров пятьдесят шагали с почтовой сумкой на спине. Когда они добирались до почтового отделения, население встречало их громким «ура!». Эти высокие спортивные рекорды показывают, что у африканцев чувство ответственности развито гораздо сильнее, чем это изображают расисты.
— Вперед, в Бута! — скомандовал я своей лучшей половине, и она сразу стала укладываться. Заметив, что она всовывает в тюк пару подушек, я запротестовал:
— К чему это? Мы будем там через пять часов, выедем в шесть утра, а пообедаем уже на месте.
Не обращая внимания на мои протесты, жена добавила еще два одеяла.
— Помнишь поездку в Акети, когда мы застряли?
— Ну ладно, — сказал я.
Ночевать в джунглях, действительно, — небольшое удовольствие.
В Конго каждая поездка сопряжена с риском, и к возражениям жены стоило прислушаться. Мы с ней уже проделали несколько тысяч километров по дорогам в джунглях, однако сейчас они были особенно плохи. После дождя латерит опаснее тифа, коварнее улыбки Клеопатры и неумолим, как судьба. Поэтому мы благословляли сухой сезон, даже если после каждой поездки машина и все пассажиры были обсыпаны красной пылью к походили на индейцев. Дороги изборождены глубокими колеями. Попадет машина в такую колею — и пиши пропало. В сухую же погоду высохшие от жары края колеи превращаются в острые ножи и угрожают покрышкам. Недаром мы возили с собой лопаты и топорики.
Потопото, проклинаемое водителями, — благословение для местных жителей. Они обмазывают им бамбуковые остовы строящихся хижин. Стены высыхают на солнце и не уступают в твердости цементу. Бамбукобетон, так сказать. Потому деревни располагаются вдоль дорог, где потопото сколько угодно.
Однако я несколько уклонился в сторону, а в поездке уклоняться от дороги весьма опасно. Вот проходит дорога, и держись ее. Свернешь в чащу — конец! Хочешь не хочешь, ты должен ехать по избранному пути до места назначения, ибо кругом джунгли.
В Конго относительно густая дорожная сеть. За редким исключением, во всех провинциях есть вполне приличные магистрали. Однако из ста тысяч километров дорог лишь около тысячи или немногим больше имеют асфальтовое или бетонное покрытие. Леопольдвиль соединен с Матади превосходным шоссе. То же можно сказать о первых ста шестидесяти километрах строящейся автострады Леопольдвиль — Киквит, но дальше идет песок. В таком же состоянии многие главные шоссе. Несмотря на сто сорок четыре аэродрома, обеспечивающих быструю связь с самыми отдаленными пунктами страны, несмотря на двенадцать тысяч километров судоходных рек, успешная эксплуатация природных богатств Конго была бы немыслима без разветвленной сети дорог. Даже пять тысяч километров узкоколеек, образующих становой хребет «национальной артерии» и обеспечивающих перевозку руды и полуфабрикатов из Катанги в Матади, не могут заменить дорог, тем более что Чомбе перерезал эту артерию, заставив страну страдать от «малокровия».