— Как вы оцениваете положение? Люди ведь не очень довольны, насколько я слышал?
— У них есть для этого все основания.
— А делается что-нибудь?
— Это не просто. Сверху трудно что-либо сделать при нынешнем составе правительства, а как действовать снизу, люди еще не знают.
— А вы? Что можете сделать вы?
— Тоже немного.
Больше он ничего не сказал, да и как он мог довериться чужому человеку? Два месяца спустя он вместе с министром народного образования был смещен и исключен из Партии африканской солидарности по обвинению в коммунизме. В чем выражались коммунистические взгляды Мунгул-Диакн, не было указано, но он принадлежал к левому крылу партии, от которого надо было отмежеваться, когда вспыхнул мятеж. Следовательно, требовались жертвы.
Вскоре после этого я по долгу службы встретился с министром внутренних дел центрального правительства Камитату. Он часто приезжал в Киквит, чтобы и у нас контролировать соблюдение законности. Наш короткий разговор весьма характерен. К чести министра, надо сказать, что он передо мной не держался как «его превосходительство».
— Как дела в больнице? — спросил он, по-видимому, только из вежливости.
— Не очень хорошо, — ответил я чистосердечно. — Из Леопольдвиля давно не поступает никаких медикаментов, хотя они крайне нужны.
— У вас же есть свой министр здравоохранения.
— Да, конечно. Он делает все, что может, но безуспешно.
— Я разузнаю в Леопольдвиле, в чем дело.
— Спасибо, — сказал я холодно. Он протянул мне на прощание руку.
— Вы, кажется, настроены пессимистично.
— А вы?
— Ну… И я тоже, — сознался он.
Министр внутренних дел Квилу также лечился у меня. Когда лечение было закончено, он сказал:
— Пришлите мне счет, господин доктор.
— У меня к вам просьба иного рода, — сказал я.
— Пожалуйста!
— Три дня назад вы ведь были в Маси-Манимба?
— Да. Я праздновал день рождения, я ведь там родился.
— Камитату тоже был? Он, говорят, прилетел в собственном самолете.
— Верно. Мы друзья.
— Вероятно, пир был на славу. Выпили много пива, подавали кур, жаркое из козлятины, даже быков на вертеле!
Он засмеялся.
— Я не знал, что это вас интересует, а то непременно пригласил бы вас.
— Речь не обо мне, а о больнице, о санитарах, служащих, рабочих.
— Как это понимать?
— Допустим, вы санитар, у вас большая семья, а жалованья уже четыре месяца как не платят. Между тем министр устраивает трехдневный праздник…
— Понимаю, доктор. За неделю вопрос о жалованье будет улажен.
Он сдержал слово. Он также был членом Партии африканской солидарности, окончил семинарию Св. Игнатия и активно участвовал в работе Католического союза. Таковы противоречия нашей жизни.
Министр сельского хозяйства появился на политической арене в качестве агента компании «Левер» еще до того, как стал руководителем Партии африканской солидарности в Брабанте. В 1960 году он был председателем партии Движение католических семей. Однажды вечером, когда наступила приятная прохлада, мы сидели с ним в баре и пили пиво. Министр был в хорошем настроении. Разговор коснулся тракторов, и я спросил, рентабельно ли применять их в Конго. Ведь сельское хозяйство здесь ведется еще экстенсивно.
— С этим я согласен, — сказал министр. — Для нас главное не механизировать сельское хозяйство, а поднять его вообще. Колонизация разрушила сельские общины, молодежь бежит в города. Нужно бы вернуть конголезцам землю, присвоенную монополиями.
— А это возможно?
— Безусловно… С помощью сельскохозяйственных товариществ.
— Вы это планируете?
— Я? — Он запнулся. — Я-то да, но вот епископ против.
— Как епископ?
— Я ведь председатель партии Движение католических семей и должен поэтому консультироваться с монсеньером. Он полагает, что пока мой план неосуществим.
Так примерно выглядела вершина пирамиды. Что же происходило в ее основании?
Недовольство перерастало в гнев. Вскоре он мощной волной прокатился по всему Конго.
Однажды мы возвращались из Леопольдвиля, куда ездили по делам. На «границе» с Кванго нас остановили жандармы, заставили выйти из машины и обыскали ее. Затем задержали еще три грузовика. К нам подошел знакомый португалец из Киквита.
— У вас тоже ищут оружие?
— Да, по-видимому. Что случилось?
— Мы торчим здесь уже третий день. Обыскивают всех. При этом, конечно, часть наших товаров исчезла. Словно мы участвовали в перевороте в Кенге.
— В Кванго революция?
— Правительство провинции низложено, формируется новое. Сначала правительство распустило жандармерию: жандармы якобы интриговали против правительства. Тогда жандармы свергли правительство, так как казна была пуста и им не выплатили жалованья. Теперь здесь боятся, что в окрестностях начнутся беспорядки. Говорят, что в Квилу неспокойно.
— Я об этом слышал давно, но это ведь только слухи.
— В районе Идиофы бапенде как будто выкопали из земли топор войны. В самом Киквите снова оживилось молодежное движение под руководством Мулеле. Молодежь свергла правительство и вынудила депутатов подписать в баре «У красного яблока» декрет о роспуске правительства. Что делать дальше, они не знали. Акция закончилась, прежде чем началась, прежнее правительство снова взяло власть в свои руки. Руководители и активисты молодежного движения скрылись в джунглях и оттуда продолжали борьбу.
К востоку от нас ареной кровопролитных событий снова стала провинция Касаи, распавшаяся на три части после разделения Конго на двадцать две провинции.
Безработица, голод, анархия обострились. Алмазный трест «Форминьер» проливал горькие слезы. За два года добыча алмазов упала почти на две трети. Акционеры потеряли сто тридцать шесть миллионов бельгийских франков. Процветала контрабандная продажа неотшлифованных алмазов из Чикапы. Поэтому на аэродроме в Киквите тщательно обыскивали все самолеты авиалинии Чикапа — Леопольдвиль. Правительство Касайского Союза в Чикапе объявило, что за каждый доставленный карат алмазов будет выплачиваться вознаграждение в пятьдесят франков. Это вызвало только смех.
С момента провозглашения независимости в Конго «Форминьер» преследовали одни неудачи. Нужно сначала представить себе это акционерное общество, чтобы понять его «высокие» цели. На рубеже нашего века американским фирмам посчастливилось завладеть месторождениями алмазов в Касаи. Король Леопольд поспешил создать бельгийско-американское акционерное общество — «Форминьер». Вскоре «Форминьер» завоевала мировой рынок: она поставляет почти девяносто пять процентов технических алмазов. После провозглашения независимости Конго у «Форминьер» были те же заботы, что и у «Юньон миньер» в Катанге. Концерну нужен был человек вроде Чомбе. Выбор пал на журналиста и руководителя партии Национальное движение Конго Калонжи. После большой мататы 1959 года в Касаи он стал королем — мулопве — народа балуба. Этот народ населяет преимущественно область, где находились главные алмазные месторождения. «Форминьер» нужны были рабочие, и балуба охотно шли работать в рудники. Зарабатывали они больше, чем их соседи лулуа. Несмотря на то что лулуа уступают балуба в численности (триста пятьдесят тысяч лулуа, шестьсот пятьдесят тысяч балуба), они оттеснили балуба в Южное Касаи. Бегство населения, голод, нужда привели к прекращению работы на алмазных месторождениях «Форминьер». 17 июня 1960 года Калонжи, приветствуемый пятьюдесятью тысячами ликующих балуба, провозгласил «Алмазную республику». Теперь балуба решили отомстить лулуа. В Бакванге вспыхнула матата, на этот раз балуба громили лулуа. «Форминьер» снова вмешалась. Тогда Национальная армия Конго начала через Лулуабург наступление на Баквангу. Калонжи бежал к своему союзнику — Чомбе. В Бакванге вновь пролилась кровь. На этот раз кровопролитие учинили солдаты. Между тем из Элизабетвиля в Баквангу прибыли спасать «Алмазную республику» «добровольцы» — несколько сот студентов. «Совершенно нейтральное» командование войск ООН взяло на себя посредничество между правительственными отрядами из Леопольдвиля и «добровольцами».