Монго заселили страну от реки Конго на юг к Черному озеру и на восток почти до Стэнливиля. Эта этническая группа насчитывает примерно четыре миллиона человек и распадается на более мелкие этнические группы.
Вскоре я познакомился с вождем тумба, который вместе со мной сошел с трапа самолета. Он жил в городе в скромном домике, мало чем отличавшемся от соседских домов. Обстановка была самая простая: стол, несколько стульев, радиоприемник на комоде. Жена вождя угостила нас пивом. Сам он окончил семь классов миссионерской школы и прекрасно говорил по-французски. Сначала мы разговаривали о больнице. Вождь спросил, какое она на меня произвела впечатление. Я ответил, что всем доволен, начиная от мелочей (они, как обычно, были en panne) и кончая персоналом (его, конечно, не хватало). Я похвалил и медицинское училище, хотя имел на этот счет свое мнение. Вождь, видимо, остался доволен ответом и рассказал, что мой предшественник уехал, гак как не мог более выносить придирки коменданта военного лагеря. Этот лейтенант, бывший капрал, недавно повышенный в чине, однажды даже посадил врача в тюрьму за то, что тот не явился немедленно по приказу лейтенанта для оказания несерьезной медицинской помощи, которую мог оказать любой санитар. Это и было причиной поездки вождя в Леопольдвиль: он летал жаловаться па перегибы лейтенанта и в отношении своих соплеменников.
— Вам нечего опасаться, — сказал вождь. — В министерстве уже принято решение об отставке лейтенанта.
А лейтенант был как раз нашим соседом!
Мне показалось, что вождь имеет немалое влияние, и я спросил:
— Почему же вы живете в таком неказистом доме? Разве вы не могли бы иметь виллу наподобие тех, в которых живут государственные чиновники?
— О, нет! — возразил он, смеясь. Тогда мои люди перестали бы мне доверять.
— Почему?
— У нас в провинции уже четвертое правительство. Едва они селятся в бунгало, как им уже надо выселяться.
— Вы так суеверны?
— Я — нет, но мои люди!
— Здесь в основном живут тумба?
— Конечно. Почти все жители — гумба. Только в некоторых районах живут пигмеи.
— Я бы очень хотел их посмотреть.
— Прекрасно! Послезавтра состоится с некоторым опозданием праздник по поводу провозглашения независимости. В соборе будет торжественное богослужение, на главной улице военный парад, на стадионе выступит танцевальный ансамбль пигмеев. На все эти мероприятия я вас сердечно приглашаю.
На мессу я не пошел, хотя служил сам епископ. На трибуне на главной улице начала празднества ждали депутаты и министры. Я был единственным европейцем. Португальские купцы, имевшие магазины на главной улице, видимо, не были приглашены. Не было их и среди зрителей. Отношения у них с населением были довольно напряженные. Конголезцы принимали торговцев как неизбежное зло, однако не любили их за то, что те продавали товары по спекулятивным ценам. Годом раньше в местной школе было несколько преподавателей-европейцев, преимущественно бельгийцев, но после каникул они не вернулись.
Люди шпалерами стояли вдоль главной улицы, походившей на главную улицу Киквита, с той лишь разницей, что здесь она была чище, а уличные фонари были еn раnnе. Как повсюду в конголезских городках, стояли одноэтажные домики из бетонных блоков с кровлями из гофрированного железа.
Наконец проехал роскошный автомобиль господина Цангабиеды, который выполнял обязанности премьер-министра, губернатора, президента и — не удивляйтесь! — министра здравоохранения провинции. Этот невысокий, плотный, приветливый человек нес на своих плечах все бремя управления провинцией, а следовательно, должен был также принимать военный парад. Он вышел из лимузина, направился к ожидавшим его войскам и обошел почетный караул. Затем он занял место на трибуне и началось прохождение войск церемониальным маршем. Впереди шли отборные отряды из военного лагеря, военная полиция, пехота, затем жандармы, ветераны и сотня городских полицейских. В параде участвовали также скауты, а замыкали шествие школьники во главе со своими учителями. Такое подражание теневым сторонам цивилизации — военные парады, мундиры, учителя, проходящие мимо трибуны парадным шагом, — выглядело трогательно и комично в одно и то же время.
Праздник пигмеев на стадионе начался поздно, около четырех часов дня. Этих жилистых ребят ростом около полутора метров никак нельзя было назвать карликами. Разрисованные, как воины их племени, они целый час прыгали вперед, назад, в стороны. Их выступление, хотя и не лишенное экзотической прелести, было несколько однотонным, я не понял его содержания, но по перьям и пучкам травы, прикрепленным к икрам участников, догадался, что это военный танец.
Все были довольны, стадион, переполненный людьми до отказа, рукоплескал, а я, единственный монделе среди сотен конголезцев, спокойно снимал все происходившее киноаппаратом.
Так проходили дни. Работа в местной больнице мало чем отличалась от работы в Киквите. И здесь вскоре появился молодой конголезский врач, на которого была возложена ответственность за здравоохранение в провинции и за больницу. Его приезд был для меня очень кстати: министр здравоохранения хотел, чтобы я занялся освидетельствованием рекрутов. Дело в том, что в связи с создавшимся в Конго положением правительство издало указ об освидетельствовании всех молодых людей, не имевших постоянной работы. В городе начались облавы, безработных отправляли в военные лагеря в качестве рекрутов, а я должен был их осматривать на предмет годности к военной службе. Я категорически отказался, сославшись на то, что я не врач конголезской армии.
— О, господин директор до приезда конголезского врача я был также директором больницы, — вы врач, этого достаточно.
— Но я занимаю позицию нейтралитета.
— Потому я вас и прошу, господин старший врач, — Он уговаривал меня деликатно, чтобы сделать более сговорчивым.
— Я вовсе не хочу, господин президент, чтобы повстанцы после занятия Инонго привлекли меня к ответственности за то, что в качестве вашего подручного я поставлял пушечное мясо для борьбы против них.
По-видимому, президент не понял моей шутки и начал клясться, что о занятии Инонго повстанцами не может быть и речи.
Не иначе как великий Нзамби услышал его слова! На следующий день в городе поднялась тревога: «Повстанцы на другом берегу!». Этот порыв ветра, возвестивший о приближении бури, вымел чиновников из учреждений. А когда побежали они, побежали и другие, даже мои санитары. Я как раз накладывал больному швы на животе, когда весь персонал исчез, кроме моего ассистента, который, хотя и дрожал, выдержал до последнего стежка.
— Что случилось? — спросил я.
— Повстанцы!
— Чушь!
— Они уже в Селенге!
— Откуда ты знаешь?
— Так говорят на улицах.
— Почему же ты бежишь?
— Это самое надежное. Во время мататы солдаты стреляют в каждого встречного. Лучше всего сидеть дома взаперти.
Видимо, в Конго уже хорошо знали, как иметь дело с солдатами. Не припомню, чтобы где-нибудь на солдат взирали с любовью.
Что было на самом деле? Повстанцы снова перешли в наступление. Они переправились через реку Конго и двигались к Куту — городку на южном берегу озера Леопольда. Они уже заняли Мушие. По-видимому, они намеревались продвинуться вдоль северного берега в направлении Кокийавиля, чтобы в Лисала соединиться с отрядами Сумиало. У этого стратегически правильного плана был лишь один недостаток — у повстанцев не было оружия. В Мушие они застали гарнизон и полицию врасплох и захватили немного оружия. Рассказывали, что они даже вывесили красный флаг на административном здании.
В Инонго появились первые беженцы из Куту, паника усилилась еще больше. Однако Селенге не была еще занята, а от Куту до Селенге около ста километров. Но у страха глаза велики. Президент тоже не был убежден в безопасности Инонго и приказал возвести вокруг своей резиденции проволочные заграждения. Военная полиция арестовывала всех, кто казался ей подозрительным. Было введено чрезвычайное положение. Я снова работал в «мирном» городе. Как мы узнали потом, паника распространилась и на Кокийавиль. Чиновники осаждали «Эр Конго», стремясь попасть в Леопольдвиль, но самолет летал всего один раз в неделю. Рейсовых машин не было, пароходы после взятия повстанцами Мушие тоже не ходили. Мы оказались отрезанными от всего мира. Зато приземлился военный транспортный самолет с пятьюдесятью парашютистами для усиления гарнизона. Чомбе пришлось отложить визит в Киквит и Элизабетвиль, так как повстанцы обстреливали самолеты. Только вождь племени тумба мог успокоить волнение в Инонго. Он прервал поездку с целью сбора налогов, которую предпринял но поручению правительства провинции — он получал за это проценты, — и занялся умиротворением страстей. В полночь он пошел на кладбище, вызвал духа своего отца и обратился к нему с просьбой защитить народ тумба от опасностей войны. Как мы узнали от нашего боя, он разговаривал с духом целый час. Затем вождь объявил, что дух обещал помочь. На рассвете вождь отправился па стадион, где собрались все проживающие в городе тумба, дал себя связать по рукам и ногам и торжественно заявил: «Так сказал дух: враги тумба будут связаны по рукам и ногам, так что они не смогут причинить вам никакого вреда. А тот, кто переплывет озеро со злым умыслом, потонет».