— Тебя не касается, — коротко пробормотал Юноскэ и сунул в рот сигарету.
— Что уже и спросить нельзя? Ну кто это? Возлюбленный сестры Ватару-сан?
— Да, — ответил вместо своего друга Ватару. — Аспирант Токийского университета. Хочет стать адвокатом.
— Ого! Здорово! Симпатичный?
— Ну, прическа на косой пробор, худощавый… В общем, не в твоем вкусе, Эма, это уж точно.
— А твоей сестре такой тип мужчин нравится?
— Да у нее особенных предпочтений нет. Она в кого влюбится, тот и ее тип.
— Повезло этому Араки — такая бесподобная красотка в него влюбилась.
Я впервые услышала о том, что у Ватару есть старшая сестра. До этого он ни разу не рассказывал мне о своей семье. Да я никогда его об этом и не просила. Мне было известно, что мать Ватару — из семьи владельцев магазина «Сэнгэндо» — была ему неродной. И я могла только догадываться, что и в остальном ситуация там была весьма непростая.
— Кёко, ты когда-нибудь видела Сэцуко-сан? — обратилась ко мне Эма.
— Нет, — улыбнулась я. — А что, она и правда очень красивая?
— Не то слово! Ты когда ее увидишь, обалдеешь! Выглядит, как актриса. Кожа белая, гладкая. С какой стороны не посмотри — совершенство! Стиль отменный, безупречный вкус. Впечатление такое, как будто сошла с экрана французского фильма. Так она к тому же еще и умная! Университет Дзёти, кафедра иностранных языков. И мало того, что поступила туда сразу после старшей школы — это с таким-то конкурсом! — так она сейчас в аспирантуре самая лучшая. Я думаю, всех тамошних мужиков за пояс затыкает.
— Она похожа на Ватару-сан?
Эма мельком взглянула на Ватару.
— М-м, — с нарочитым сомнением протянула она. — Хотелось бы сказать нет, но на самом деле очень похожа. Правда, если бы Ватару-сан был женщиной, она все равно была бы в десятки раз красивее. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Понимаю, — кивнула я.
Ватару усмехнулся, но в его усмешке не было ни капли веселости.
— Они ведь, с одной стороны, лицо торговой марки «Сэнгэндо», — продолжала Эма, — Ватару-сан и Сэцуко-сан. А с другой — трагическая судьба. Просто, как в книжках. Натуральная драма. Ты, наверное, наслышана уже об их родителях из «Сэнгэндо»?
Поглядывая на Ватару, я отрицательно покачала головой.
— Как? Ты ничего не знаешь? — Эма удивленно распахнула глаза. — И то, что его нынешние родители не настоящие?
— Эма, прекрати, — тихо сказал Юноскэ. — Это пустая болтовня. Ни к чему это все.
Эма пожала плечами:
— Пустая? С чего ты взял? Если в жизни все происходит, как в книжках, разве это неинтересно? И потом я была уверена, что Ватару-сан уже обо всем рассказал Кёко.
— Потому и не рассказывал, что неинтересно, — иронично фыркнул Ватару, сидя на полу со скрещенными ногами. — Но я не возражаю, если ты расскажешь, Эма. Это не настолько большая тайна, чтобы хранить ее за семью замками.
Эма подняла голову и, увидев, что Юноскэ молча смотрит в окно, глубоко вздохнула.
— Юноскэ-сан сразу начинает дуться. Надоел уже. Ну что тут такого особенного? Да таких историй полно!
— Кто тебе дал право так говорить? — низким голосом произнес Юноскэ. — Кто тебе дал право говорить, что таких историй полно?
— Ой, да ладно тебе. Чего так злиться-то? Что я такого сказала?
Сердитым движением руки Юноскэ уменьшил громкость проигрывателя. Звучавший в это время фортепианный концерт Рахманинова отдалился на задний план, а на смену ему пришел неприятный, назойливый звук, похожий на жужжание пчелы, который тут же начал заполнять собою окружающие сумерки.
— Знаешь что, Эма, чужая жизнь — это не то, о чем все непременно должны знать. И это не то, над чем можно иронизировать, как делают некоторые тертые журналисты, да еще и с таким видом, будто знаешь то, чего знать не должна.
— Да я вовсе не хотела…
— Нельзя лезть человеку в душу грязными лапами. Это грань неприличия. Кроме этого, что хочешь делай. Что хочешь говори. Полная свобода. Сравнивай нас, заигрывай с обоими сразу, мне все равно. Только душу топтать я тебе не позволю.
— Но, Юноскэ-сан…
— Может, хватит уже? — Ватару улыбнулся и, наклонившись вперед, успокаивающе похлопал Юноскэ по руке. — Не ссорьтесь. Это того не стоит.
Я подумала, что мне следовало бы что-то сказать, но не сообразила, что именно. Как глупая утка, я в полной растерянности смотрела то на Ватару, то на Юноскэ.
Ватару повернулся ко мне и игриво вздохнул:
— Стоит завести речь о моей семье, он реагирует так, будто это касается его лично. У нас у обоих сильная аллергия на родственников, что у меня, что у него. Одного не могу понять — откуда взялась эта аллергия у сынка процветающего доктора, который, казалось бы, вырос на всем готовом?