Выбрать главу

Честный подход неизбежно приведет нас к обескураживающему выводу:

Ни одной цифре, сообщаемой социалистическим государством об объеме производства того или иного продукта в национальном масштабе, нельзя верить, потому что цифры эти всегда будут выработаны под сильным искажающим давлением сверху и снизу.

Ни одной цифре, описывающей снижение себестоимости, рост производительности, повышение эффективности фондоотдачи и т. п., нельзя верить просто потому, что в условиях произвольного, неконтролируемого рынком ценообразования, все эти понятия вообще лишены какого бы то ни было смысла.

3

В 1937 году Лион Фейхтвангер решился заявить на весь мир, что жертвы кровавого фарса московских процессов действительно были иностранными агентами и врагами народа. В 1940 году из-за войны с Финляндией в России были введены карточки, но Бернард Шоу утверждал, что россказни о продовольственных затруднениях на родине социализма — буржуазная пропаганда, ибо лично он, Шоу, получил прекрасный обед в «Национале». В эру президента Никсона социалистический Китай посетило несколько американских ученых, которых, как водится, возили на образцовые фабрики, в больницы, школы, сельские коммуны, и все они, не исключая Гэлбрайта, так или иначе заглатывали наживку, приготовленную мастерами пускания пыли в глаза, и писали затем книги об увиденном, где «анализировали полученную информацию».

Возможно, из приведенных примеров самоослепления последний — самый тяжелый.

Трудно себе представить, чтобы где-нибудь в суде присяжным сказали: преступник уничтожил все вещественные улики, всех свидетелей и всех сообщников, поэтому все, что у нас есть, это его собственные показания — будем довольствоваться ими. Но от некоторых неглупых историков я собственными ушами слышал, что исторический документ, кем бы он ни был составлен, важнее и достовернее всех наших домыслов. Вот, например, набожный Иван Грозный рассылал по монастырям списки казненных им, чтобы монахи молились за загубленные им души, и платил за это благочестивое дело награбленными, то есть конфискованными, деньгами. Списки эти сохранились, это исторический документ и на основании его можно легко подсчитать, что террор при Грозном не был таким уж свирепым — всего каких-нибудь пять тысяч убитых. Такой подход считается строго научным, а все обрывочные свидетельства о происходившем кошмаре или простые рассуждения о том, что могли натворить за семь лет в огромной стране тысячи головорезов-опричников, получивших полную безнаказанность и приказ непрерывно наполнять царскую казну любой ценой, — все это объявляется пустыми, недокументированными домыслами.

Нечто похожее происходит и при попытках исследования экономики социализма. «Да, — признают многие ученые, — данные официальных источников не внушают полного доверия, но ведь ничего более надежного у нас нет, а это все-таки документ. Приходится довольствоваться им».

«Что же по-вашему, — говорят другие, — труды огромных научно-исследовательских институтов, нанимающихся этим предметом, тысячи опубликованных в СССР и за его пределами книг — все это вздор и бессмыслица?»

«Если бы мера фальсификации и лжи была так велика, система давно должна была бы развалиться», — утверждают третьи.

После открытия Америки о ней тоже в первые десятилетия были написаны сотни книг, и, хотя далеко не все они были вздором, хотя в них содержалось много дельного, одна важная ошибка присутствовала во всех неизменно — Америка объявлялась западным берегом Индии. Отдаленность нового континента, затрудненность путешествий и обследований приводили к тому, что даже три века спустя знаменитый Бюффон, описывая понаслышке американскую фауну, наделал множество ошибок, за которые его так горячо упрекал Джефферсон в своих «Заметках о Вирджинии». А экономика социализма — это такой же новый континент, и проникнуть в него так же трудно, а порой и опасно, как когда-то — углубиться в прерии дикого Запада. Неосновательным представляется мне и возражение, будто ложь и фальсификация должны были бы привести к полному развалу экономической системы. Уж где больше лжи, чем в любой противозаконной организации — обществе заговорщиков, шайке контрабандистов? Все ее члены внешне ведут жизнь обыкновенных людей, ходят на службу, имеют семьи, обмениваются между собой письмами и телеграммами, говорят по телефону, но при этом тщательно следят, чтобы ни в одном слове не прорвалась правда об их истинных взаимоотношениях и делах. До тех пор, пока внешний наблюдатель будет истолковывать их разговоры и писания буквально, пока не попытается расшифровать их жаргон, он ничего не поймет в механизме их взаимодействия. А между тем работа у них идет, организация функционирует, и порой весьма эффективно.