С разных концов со смехом:
— Ложь к себе на тарелку.
— На стул ее, а сам стой стоймя.
— Поешь и передай товарищу.
Начальник шахтоуправления, строгий, подтянутый, встал, поднял стакан с вином:
— Тост за артистов. И пусть они почаще к нам приезжают.
Вышел из-за стола, обошел всех артистов, с каждым чокнулся, вернулся на свое место и, ко всеобщему удивлению, басовито затянул:
— Из-за острова навстречу-у…
Ксюша Шинкарева наклонилась к Красновидову, шепнула:
— Олег Борисович, напротив сидит мужчина. Он очень пристально на вас глядит.
Красновидов, не поднимая глаз на мужчину, сказал:
— Я заметил.
Она спросила:
— Вы устали?
— Нет. Мне весело, и я, по-моему, хмельной.
— Это кумыс.
— Пойдемте сегодня бродить по степи.
— Пойдемте.
Он благодарно дотронулся до ее руки.
Кто-то намекнул:
— Потанцевать бы!
Герасим Герасимов достал из футляра баян, заиграл вальс.
— Дамы приглашают кавалеров!
Несколько пар пошли танцевать. Герасим Герасимов пел:
— Кавалер, я приглашаю вас на тур вальса, — Ксюша грациозно подала Красновидову руку.
— Сочту за счастье, — галантно ответил кавалер, и они затерялись среди танцующих.
За столом продолжались тосты. Пить не пили. Только тосты. Какой-то казах удивил умением открывать пивные бутылки… зубами. Штук пятнадцать металлических пробок снял — и глазом не моргнул. Молодой чечен, длинный как жердь, с орлиным носом, оказался факиром: заглатывал шампур. Качали виновника торжества, добывшего золотой слиток. Вручили ему номер республиканской газеты со статьей, рассказавшей о крупнейшем самородке за 1955 год, и портретом счастливчика.
Отчего ж так кружилась у Ксюши голова? От вальса? От выпитого вина? Оттого, что кружил ее Красновидов? И вроде бы вальс играли не на баяне, а целым оркестром, много скрипок. И дирижер. В белом фраке, похожий на Янсонса. И танцевала она не в клубе шахтоуправления, а в переполненном нарядной публикой зале, залитом светом хрустальных люстр, видела себя и Красновидова отраженными в зеркале паркета. Ее уносило в неизведанный еще сказочный мир.
Танцуя, увидела на стене план-карту рудника, прочла золотые буквы непонятного слова: ДЖЕТЫГАРА. Что это? Тоже из сказки? Где ж, как не в сказке, может сложиться такое слово? Город золота. И Вечного вальса. И рядом он. Держит ее за талию. Жарко ей от его руки. Вот отчего так голова кружится.
«Я люблю вас, Ксюша. Вы меня слышите?»
«Слышу. И отвечаю вам тем же: люблю… Слышите?» Он молчит. Он очень строгий. И стесняется своего возраста. Я никого еще не любила. Это хорошо или плохо? Мне тоже надо стесняться возраста?»
«Я люблю вас, Ксюша».
«А я позабыла все слова, дорогой человек, подскажите их мне».
«Никакие другие слова не имеют сейчас значения».
Они молча кружились. В молчаливом одиночестве. Их было только двое: он и она.
Агаев Ага-али подошел к Герасимову, шепнул что-то на ухо. Вальс оборвался. И оборвалась сказка. И не стало блаженства. Герасимов играл лезгинку. Агаев, вскинув локти до уровня плеч, семеня на пальчиках, подскочил к Шинкаревой, взвизгнул:
— Шинкарь, пошли!
Завертелся волчком.
И образовался круг. Среди других и аксакал стоял уже в кругу, прихлопывал в ладоши: асса! Чечен, который глотал шампур, обхватив за талию, тащил на танец Алиташову: асса! Красновидов стоял в стороне. К нему подошел тот, что сидел за столом напротив, сверлил его глазами, высокий, лет двадцати восьми, сложен атлетом, русоволосый. Волевой подбородок, открытый взгляд. На веснушчатом лице улыбка, и смущение, и решимость. Все вместе.
— Приветствую вас в Джетыгаре, — сказал он и протянул крепкую с широкой ладонью руку. — Позвольте, однако, представиться. Изюмов. Роман.
— Здравствуйте, — сказал Красновидов и тоже протянул руку.
— Не знаю, как начать, но не могу упустить случая. Я актер.
— Какими судьбами в Джетыгаре? — поинтересовался Красновидов.
— Сложными. Вы можете меня выслушать?
— Конечно.
— Отойдемте в сторонку.
Они встали у стены под планом-картой прииска, закурили.
— Перед вами ординарный искатель счастливой звезды.