Марина послушно посмотрела на Уфиркина и согласилась:
— Да, не похож. А что же написать?
— Пиши: за смертью гоняюсь.
— Да вы что? — вскрикнула она. — Зачем такие шутки?
— Ну тогда напиши: под знамя Красновидова. Или уж, на худой конец, — сторожить театр, чтобы дрова не воровали. Дровами, поди, отапливают? А такую коробку… Сцену да зал…
— А ну вас, говорите черт те что… — Она сбегала за новым бланком, заполнила.
Уфиркин прочитал: «по делам службы».
— Пойдет. Умница. Спасибо. А какая служба — никого не касается. Все так.
Пришли крутогорцы. Объятия, знакомство, расспросы. Помогли новоприбывшим разместиться по номерам. И в номерах поднялся невообразимый шум.
Полку прибыло.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
— Если мы все будем питаться порознь, нам надолго денег наших не хватит, — внушала Ксюша Рогову, хотя Петр Андреевич и не возражал. — Берусь, вот честное слово, берусь сэкономить.
Рогов с каждым днем все больше проникался тихим восхищением к этой женщине. Она мысли других словно подслушивает.
— Как же вы их сэкономите, Ксюша?
— В общий котел!
Она целое утро носилась с этим общим котлом, ее вдохновляло уже само сочетание этих слов, котел ей виделся живым, как таз из «Мойдодыра», только большим и емким, которого хватит на целую роту, и все, что в нем будет вариться, окажется втридешева. Она даже напевала эти два слова «Об-щий коте-ол, об-щий коте-ол» в ритме неторопливого вальса и представляла, как радостно затанцует вся их дружина, когда увидит этот котел бурлящим, окутанным паром и аппетитным запахом, дрожащим от желания всех накормить до отвала.
— Мы устроим нарпит, Петр Андреевич! Доверьте мне быть поварихой, ну доверьте! Обещаю, будет вкусно и дешево. Мне приходилось так, в войну.
— Нет, Ксюша, — Рогов от умиления развел руками, — вы… вы просто необыкновенный человек! Дитя природы, где же вы этот нарпит надумали устроить?
— В театре.
Захлебываясь от азарта, она быстро-быстро стала рассказывать, как, излазив весь театр, наткнулась на пристройку за глухой дверью в фойе и обнаружила печку с плитой, тут ее и осенила мысль убрать оттуда всякую рухлядь, вымыть пол, и это будет кухня. Теперь, если Рогов разрешит, она упросит завхоза ввернуть в комнатушке лампочку и разыскать шкаф для посуды.
— А вы, Петр Андреевич, не могли бы пожертвовать шесть тарелок? Нет? Только три? Тоже хорошо, остальные докупим. И ложки и вилки. Пусть алюминиевые. А что? В нарпите серебро не принято. Так вы согласны? Петр Андреевич, ну что вы молчите, согласны?
Что с ней поделать? Петр Андреевич взял ее под руку, и они пошли в театр осматривать будущую кухню «нарпита».
Завхоз, он же электрик театра, — Ксенофонт, молодой, светловолосый, розовощекий и очень косолапый парень лет двадцати двух, безоговорочно взялся помогать. Наладил плиту, натаскал воду, отшвабрил в фойе полы. Хозяйка называла его Ксением.
Готовился обед. Этого ни в одном театре еще не бывало.
Ксенофонт чистил картошку и млел, когда хозяйка подходила к нему посмотреть, как он это делает.
— Ты очень толсто срезаешь кожуру, Ксений, это не годится.
— Ишь ты! Ксений! — умилялся завхоз. — Почти что Ксения.
И преданно смотрел ей в глаза и срезал кожуру еще толще.
В этот день обедало человек десять. Ксюша внесла на коротком ухвате лоснящийся от смолистого нагара, пузатый горшок с духовитыми щами.
Лежнев потянул носом:
— Кто сказал, что горшки обжигают не боги? Тот мудрец был прав: их обжигают богини!
Ксюша делила обед на порции, ухаживала за каждым любовно и сноровисто, без тени подчеркнутой услужливости, по-женски предупредительно и с какою-то тихой радостью: хорошо, что вам вкусно, аппетитно, что вы так мирно сидите все вместе, забыв о делах и хлопотах.
— А что у нас на десерт? — спросил Лежнев. — Фисташки, халва, трюфели?
— Компот из сушеных фруктов, Егор Егорович.
— А-а. Ну что же, это моя печень примет. Вы знаете, товарищи, — Лежнев покосился на Шинкареву, — эта гражданка всю дорогу, пока мы летели, читала «Орлеанскую девственницу», не обмолвилась со мной ни единым словом, а могла бы получить от меня массу полезных советов: я ведь всю жизнь в семье — поварихой. На пятнадцать сортов салатов имею неофициальный патент. Но, признаюсь, претензий нет, справилась весьма. Харч простой, но вкус отменный. Бери меня, Ксюша, на постоянное довольство, вверяюсь.
Красновидов добавил:
— Вкус отменный, но важней идея. Кого-то ей надо в помощь.
Лежнев живо откликнулся: