Рогов виновато, словно присутствовал при воровстве и не поймал — не хватило мужества — вора за руку, вышел из зала.
Федор Илларионович Борисоглебский прилетел без оповещения. С аэродрома привезли его на попутке в гостиницу. Не распаковываясь, он сел за телефон. Служба связи была чертовски занята, и его полчаса не могли соединить ни с Валдаевым, ни с Роговым: занято, занято, занято.
Федор Илларионович дозвонился до Бурова, рычал в трубку, пуша телефонистов:
— Я, черт возьми, без ног скорее добрался до Крутогорска, чем дозвонился до тебя. Дай ты этим девчонкам по мозгам — с-спят, лежебоки: але, але, а толку чуть.
Видимо, Буров дал девчонкам по мозгам, потому что Виктор Иванович Валдаев тут же явился. Перед заведующим труппой, средь номера, стоял человек-махина на протезах. Лет ему примерно сорок пять — сорок семь. Он в грубой, верблюжьей шерсти фуфайке, гривастый, бородатый; над маленькими по-юношески живыми глазами примостились пушистыми мышатами брови. Спрятанные за этими мышатами глаза не мигали, не двигались, но притягивали магнетически и не позволяли от себя оторваться. За густой бородкой и порыжевшими от табачного дыма усами лицо совершенно скрылось, виднелись только мясистый нос и большие добрые губы.
От голоса его в номере было тесно. Его «р» гремело барабанной дробью, а «с» похоже было на свист пара, выпускаемого из паровозного котла.
Сила голоса вполне соответствовала его комплекции, отсутствие ног казалось неправдой, выдумкой.
Валдаев в первое мгновение оробел, он почему-то приготовился встретить немощного инвалида в кресле-коляске, а тут стоит перед ним гигант и рокочет на всю гостиницу:
— Здрравствуй, сстоличник! Не сердись, что на «ты»: ррано или поздно, весе рравно на бррудерршафт придется выпить. Ссадись, друг, ррассказывай. Ссадись на кровать, я с этого сстула чуть не упал, ломучий он и тррескучий. Х-ха! Какое слово вывернулось, трескучими только мор-розы бывают, а тут — стул! Х-ха!
Валдаев сел, поджав под кровать ноги.
Борисоглебский, чуть поскрипывая искусственными суставами, заходил от двери к окну и обратно.
— Ррассказывай, коллега, я весь внимание.
И только Виктор Иванович попытался раскрыть рот, как Федор Илларионович прервал его:
— Ты сслышал, что у нас тут творится? Следишь ли за событиями? Театр должен быть в курсе всех новостей. Это же страху подобно, что происходит. Ссслыхал?
Валдаев хотел ответить, но снова, оглушенный рокотом, замолк.
— Березово! Что ты знал об этой дыре? Что Меншикова Петр-царь ссылал туда за казнокрадство? Да черт бы взял его! Летосчисление Березова началось двадцать первого сентября одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Новая эрра! Выброс на пятьдесят метров ввысь. Фонтан! Семьдесят пять атмосфер с двухкилометровой глубины! Выплюнул, брат, стальные трубы, летели они в небеса, как макароны, — страх господний. Я был там одним из первых, вот на этих алюминиевых конструкциях.
Он похлопал себя по ногам.
— Зимой шагал по наледи и целовал, обнимал своих апостолов-буровиков: Яковлева, Мельникова, Янсуфина. Вот о ком пьесы писать, кого сславить. Бурровая Р-1 — кррассавица, зимой как сахарная голова стояла, бедная, непоколебимо и выдавала. Сначала воду, а потом… Потом миллионы кубов газа. Миллионы! Теперь дает миллиарды — вот что такое Березово! Океан газа. Съезди туда, Витя, потрудись, осчастливь себя и пойми, каким быть должен театр на нашей земле. Усмотришь будущее — окрылишь людей. А крылья им нужны. Жжуть, как им трудно! По горло в болотах, мерзнут в палатках, таскают на себе тяжести такие, что лошадь не сдвинет. Гиганты, сверхсильные люди! Духу им придать необходимо. Вкалывать они вкалывают, но душу им уберечь, волю их укрепить — наша святая обязанность. А то перекос получится, духовная хромота, а это нам партия, народ не простят, анафема нас побери.
Подошел к оглушенному Валдаеву и ткнулся руками в его плечи.
— Вот мы и познакомились. Ты уж извини таежника, мне, как той березовской Р-1, надо было отфонтанировать, выплеснуть наружу свои атмосферы. Ум помрачается, когда воображаю, какое у нас под ногами золото. А мы порой ерундой занимаемся, телефон не соединяет, люди без крова. Досок нет, а живем в тайге. Напилить, видишь ли, не соберутся, элементарно обустроиться не могут. На тракторах мусор возим, а буровые вышки парни на горбе носят. Извини, завалил тебя словами. Теперь давай о наших делах.
Борисоглебский перестал бурлить, затих, и глаза его, кажется, впервые моргнули.
— Мне бы хотелось…
Но Валдаеву пришлось умолкнуть, потому что того снова прорвало: