– До всего этого мне казалось, что просто влюблена, а сейчас понимаю, что любила его. Рядом с ним я испытывала невероятные чувства, у меня перехватывало дыхание. Мне не хотелось с ним расставаться, хотелось слиться с ним воедино, – быстро смахнула слезы и посмотрела на Мирона. – А сейчас даже не знаю, что без него делать. Мне просто не хочется жить. Мне так больно, просто невыносимо. Внутри все рвётся на части.
Мирон подошёл ко мне и сел рядом. Он обнял меня – я уткнулась в его плечо и начала реветь навзрыд.
– Поплачь, выпусти все из себя, – погладил по голове. – Станет легче. Не сразу, но легче обязательно станет.
Я никогда так не плакала, как в тот момент. Слезы текли бесконечным потоком, словно ни один дождь не мог сравниться с моими слезами. Хотелось закричать на весь мир, чтобы он услышал мою боль, чтобы каждый человек знал, что произошло. Приходит осознание: все было неправильно. Я не сказала то, что чувствовала. Теперь уже поздно исправлять ошибки, поздно прощаться и говорить слова, которые так давно хотелось сказать. Понимание того, что у кого-то есть возможность исправить, а у меня нет, разрывало сердце на части.
Если бы я могла вернуться в прошлое, я бы не скупилась на слова любви и поддержки. Я бы говорила их снова и снова, дарила больше. Не стоило откладывать на потом, потому что «потом» может никогда не наступить. Мне потребуется много времени, чтобы залечить эту глубокую рану, чтобы найти в себе силы идти дальше. Пока еще не время говорить о быстром восстановлении. Рана глубже, чем кажется.
– Как мне без него дальше жить? Он говорил, что всегда будет рядом. Чертов предатель! Он оставил меня и вернул в тот мирок, из которого сам же и вытащил.
– Нужно время, чтобы все это осознать. Тебе нужно его отпустить, мелкая.
– Я не могу… Не могу! Я даже не испытываю такой боли от смерти Кетрин или смерти родителей. Это совсем другое. Такое чувство, что вместе с ним умерла и так крохотная часть моей души.
– Дай себе время. Время лечит.
Отпрянула от мужчины и вытерла рукавом толстовки слезы. Пора брать себя в руки.
– Ты помнишь про таблетки?
– Может, не нужно?
– Нужно, Мирон. Мне так больно, я хочу заглушить эту боль. Эту невыносимую боль. Ведь если этого не сделаю – сойду с ума.
Мирон достал из кармана баночку с таблетками и передал мне. Я открыла крышку, закинула три таблетки и запила виски.
– Я бы не советовал запивать их алкоголем, – нахмурился он и забрал стакан из моих рук.
– Знаю, но сейчас я нуждаюсь в таблетках и алкоголе, – забрала обратно свой стакан. – Не пытайся остановить меня. Дай мне разок забыться, и обещаю, что возьму себя в руки.
От выпитой бутылки виски и таблеток я просто провалилась в бесконечную бездну, надеясь на то, что больше не очнусь. Никогда.
Глава 26
Когда мы прилетели в Россию, Мирон предложил остаться у него в коттедже, который располагался в лесу далеко за городом. Вначале его предложение показалось необычным, но затем поняла, что это было идеальным местом для отдыха и уединения, в котором нуждалась.
Нас встретила Елизавета – мать Мирона, которая сразу начала меня обнимать. Это было странно, но в то же время тепло и приятно. В России подобное, возможно, принято, и я без колебаний ответила на ее объятия.
Моя комната в доме просторная и уютная, сделана именно под мой вкус. Это приятно удивило, как могли угадать мои предпочтения. Я чувствовала себя как дома и благодарна Мирону за его внимание к мелочам. Когда начала принимать таблетки, мне стало намного легче. Они действуют, но не так как хотелось бы.
Время летело со скоростью звука, и я постепенно меняла свой облик. Однажды решила резко сменить имидж и подстричься коротко. И знаете, не пожалела об этом. Мне казалось, что кардинальные изменения помогут пережить все, что случилось в моей жизни.
Алек оставил глубокий след в моем сердце, и я по-прежнему вспоминаю его. Время, по моему опыту, не лечит, а только приучает нас жить с ними. Не верю в эти пустые фразы о том, что время все залечит и забудет, ведь мое сердце оставалось разбитым.
Всю свою боль и ярость направила на тренировки и развитие навыков. Мое понимание жизни и смерти изменилось. Я перестала испытывать жалость к тем, кого приходилось убивать. Для меня это стало привычным делом, и свои обязанности исполняю без тени сожаления. От моей человечности не осталось ничего.