— Паш, я этого не говорил. Я сказал лишь, что мы не можем принять ваше предложение, и все. Если вы не привыкли, что вам кто-то отказывает, значит сегодня будет прецедент.
— Мне вот интересно, что ж ты за тварь-то такая? Думаешь, самый умный и тебе все позволено? Можешь говорить что хочешь кому хочешь и не споткнуться? Я ведь все про вас знаю. Я в курсе про все ваши тепленькие контракты. Знаю, кому и сколько вы проплачиваете за те условия, на которых сидите. Знаю, кому и сколько заносите, с кем договариваетесь. Знаю вашу корпоративную политику, знаю, кто на каких процентах сидит, знаю даже, кто из ваших топов хочет уйти от вас или даже метнуться к конкурентам. Я и про тебя все знаю. Мне Вика из «Глобуса» про тебя рассказывала, что ты какой-то бессердечный. Говорила, что ты как будто не от мира сего, не компанейский, сам себе на уме всегда. Взял и уволил пол крымского офиса в первый же день. Ай-я-яй, кто же так делает? Да о тебе уже весь рынок знает. Думаешь, почему тебе не удается усилить ваши позиции с некоторыми фирмами, которые ты так активно окучиваешь? Все просто, ответ перед тобой. Ты ж пойми, я побессердечнее буду.
На этой фразе Паша опять начинает слегка ухмыляться.
Мне уже сложно удерживаться в рамках культурного ведения диалога, и я срываюсь:
— Паш, а ты оказывается еще та сука, да? Ну, я догадывался. Ты ведь, если не в курсе, на ангела нихуя не похож. Так что крылья свои припрячь. Что ж ты так взъелся на меня из-за этого сраного контракта? Сдался он тебе! Понимаю, может у тебя были какие-то свои расчеты, которые я попортил. Но злиться-то так нахуя? Хотя я думаю, что знаю ответ. Я думаю, что парит тебя вовсе не это. Почему ты умалчиваешь истинные причины? Давай, излей душу, расскажи как тебя все заебало, что иерархия компании жмет, а кресло руководителя филиала поджимает. Что владельцы, суки, не дают долю, а годовой процент тебя уже не устраивает. Как тесен пиджак офис-менеджера и насколько оностопиздили рутинные будни. Поведай, как запарил тебя коллектив, вечно ноющий и ежесекундно торгующийся об улучшении условий труда, как постоянно тебе прилетает по башке из Москвы за несогласованность действий, как вокруг рвут и мечут другие претенденты на твое местечко, более молодые, амбициозные и менее требовательные. А еще расскажи, как вы хуесосите нашу компанию на каждом углу за глаза, дискредитируете в глазах поставщиков, создаете нам проблемы на ровном месте. И вообще делаете полную лажу! Почему ты не хочешь поговорить про это? А? Я думаю просто потому, что твой поезд уже ушел. Ты хотел бы поменять что-то в этой жизни, но не можешь. Ты уже не такой молодой, а перекраивать себя ой как сложно! Поэтому все, что тебе остается, — это просто срываться на других и больше нихуя, Паш.
Паша сидит безо всякой улыбки со злым взглядом, уже не пытаясь подколоть или оскорбить, с видом человека, которому наступили на больную мозоль. Правда глаза колет, мне даже почудилось, что у него глаз дернулся. Он сидит напротив, обозначив на своем лице состояние полного безразличия и неудовлетворенности.
Внезапно по всем законам этого мира у меня появляется отчетливое желание уйти отсюда, и я встаю из-за стола:
— Ну ладно, Паш, ладно. Все, что я тебе сейчас наговорил, — это не со зла ведь, это от исключительной любви. Ты только не горюй, на правду не обижаются.
Я вынимаю бумажник и кидаю наличные за себя на стол.
— На счет Вики, кстати. Мы с ней мало друг друга знаем. Может, если бы ты ее поменьше трахал, она бы тебе поменьше всякой хуйни плела про других. Весь рынок знает, что она сплетница. Ах да, я ведь не думаю, что у нас после наших взаимных любезностей что-нибудь изменится в наших деловых отношениях. Поэтому вынужден проартикулировать. Уважаемые коллеги, благодарим вас за успешно проведенный на высоком профессиональном уровне сезон этого года и надеемся в дальнейшем на продолжение нашего взаимовыгодного сотрудничества. До скорого, Паш.