После всевозможных сексуальных и прочих революций, дезорганизовавших коллективное сознание в западном мире, и открытия доступа к этой информации в странах СНГ, после падения железного занавеса все те люди, родившиеся в восьмидесятых и девяностых, смогли встретить новое тысячелетие, как нечто перезагружающее систему, молодыми. Уже вовсю миллениалы, но еще не до конца люди новых технологий, они одной ногой успели завязнуть в постсоветском маразматичном прошлом и подцепили оттуда этот ген мракобесной бравады «за все хорошее против всего плохого» и в то же время смогли все же разглядеть в окружающих тоже людей. Как на одной из стареньких рекламных вывесок в центре Екатеринбурга значилась очень простая, понятная и вместе с тем исчерпывающая фраза, отдающая бесконечной надеждой, — «мы молоды», так и в сердцах этих людей (и моем тоже) что-то уже вовсю рвалось к честной, искренней, перспективной демократии.
Но все же нигилизм, отрицание семейных ценностей, отсутствие какой-либо веры частично засели в нас всех тоже. Только глупец мог бы до сих пор верить во все то, что казалось когда-то непреложным. Однако такие находились тоже. А все те, у кого серого вещества хватало на более глубокие размышления, все-таки не верили. Никому и ничему. Они просто стали уж очень бессовестными и оттого очень несчастными. Ну, что ж поделать, — во многих знаниях много печали. Вот только хавать эту печаль и наблюдать за тем, как наши ровесники уезжают из страны, пришлось нам всем, в том числе и мне.
И поэтому пострадало (к сожалению, в первую очередь) и отношение к такому базовому и фундаментальному, заложенному во всех нас с молоком матери, понятию как любовь. А точнее не просто пострадало, а его совсем не стало. Однажды, в погожий денек нулевых, умер последний настоящий романтик. Любовь осталась воспеваться только нашей бессмертной эстрадой для старших поколений, ну и ее определения остались блекнуть двенадцатым шрифтом на страницах каких-то монографий по психологии, написанных точно не нами, хотя вполне возможно именно для нас.
Немногие согласятся со мной, но сейчас, пожалуй, самое одинокое время в истории человечества. Мы стали поколением, которое не верит в любовь, потому что мы убили ее.
И вот действительно! С этими выводами нихера ведь и не сделаешь толком. Единственное, что можно сделать, — это влюбиться по уши так, чтобы сердце щемило, даже когда все хорошо. А потом, когда все неизбежно станет плохо, сделать как один мой знакомый. Просто разогнаться на автомобиле до двухсот километров в час и найти на своем пути стену потверже, чтоб уж наверняка… А что? Тоже выход из положения. Во всяком случае, про такую любовь потом говорят, что она была покруче, чем вареные яйца, и вспоминают покойного словами «он ее так любил, так любил!». А по мне так дебил. Хотя за добро всегда страдают.
Юля языком тела просит меня перевернуться на спину, я покорно подчиняюсь. Мой жезл сиюминутно взмахивается вверх и остается колыхаться, упираясь куда-то в нее. Она аккуратно продолжает делать массаж лингама своим носиком и губками.
Низкое лежбище, представляющее из себя кровать с наброшенным на него здоровенным матрасом, слегка прогревается, и моя госпожа, мягко опустив голову, целует меня в шею. Мне нравится, как она входит во вкус, я понемногу перемещаю мою руку по телу моей приобретенной на час избранницы. Я трогаю ее потихоньку везде. Она улыбается и честно делает вид, будто не замечает моих стратегически намеченных движений. Сперва я держу ее за талию, затем опускаюсь чуть ниже и мягко сжимаю по очереди ее ягодицы, после, найдя подходящий момент, веду аккуратно своими пальцами до ее бюста, и, пока она позволяет, провожу ладонью по ее грудям. Затем, немного погодя, я плавно опускаю одну руку до ее выбритой промежности и легкими массирующими движениями добираюсь до клитора. Нежно глажу ее там, потом, чувствуя ее влажность, кончиками пальцев захожу в нее. Она уже прилично намокла и даже содрогается, когда я оказываюсь в ней.
Я не сразу осознаю, как мы с ней начинаем смачно целовать друг друга везде, кроме губ (ее правило). Она берет меня за голову и как будто пытается съесть мое лицо своим ртом. В это время я активно глажу ее тело, провожу руками по спине, по бедрам. Плавно массирую ее ягодицы, ощупываю груди, опускаю ладонь в ее лоно и начинаю разминать. Она послушно поддается мне, при этом нежно ощупывая мой воспаленный отросток, так нагло гнущий свою линию.