Тимо вовсю орудовал вилами, сгребая навоз.
— Давно с лошадьми? — поинтересовался герцог.
— Здоровья! — поприветствовал постояльца парень. — Да с детства. Как ходить выучился, так сюда и попал.
— Смотрю, ловкий ты. Что же, только руками умеешь работать, а голова простаивает? Грамоте обучен?
— Обучен, но не сказать, чтобы очень. Да я и не переживаю, мне в купцы никогда не выбиться, а лошадей я и без грамоты понимаю.
— Это понятно, но ты, что же, другой судьбы не хочешь себе? Сильный, молодой. Мог бы пойти в наёмники, мир посмотрел, заработал бы.
— Вы не много, смотрю, заработали, — отозвался конюх. — Даже лошади нет, мул и то никакой. И повозка — старьё.
— Зато у меня рабыня есть. Продам — такую гостиницу купить смогу. Ты бы пошел, тоже мог бы раба или рабыню получить, а потом в Андастане выгодно продать, — герцог исподволь подводил к нужной теме.
— Нет, рабы мне ни к чему! — испуганно отозвался парень и даже грести перестал. — Нипочём не взял бы!
— Что так? — лениво переспросил постоялец. — Деньги не пахнут.
— Зачем мне деньги, если меня проклянут?
— Кто?
— Раб или рабыня.
— Так, ничего не понял. Ну-ка, расскажи!
— Вы не из Тропиндара, что ли? Это же все знают! — насторожился Тимо.
— Местный я, но долго в других странах прожил. Сопровождал караван одного купца через пустыню, а там на нас разбойники напали. По голове меня ударили, несколько дней без сознания лежал. Товарищи мои думали, что не выживу, но я поправился. Только всё, что было до этого удара — детство и остальное — напрочь забыл.
Тимо слушал, открыв рот.
— Вот, по крупицам собираю всё заново. Рассказывай.
— Что?
— Про рабов. Почему они проклянут?
— А… А шрам остался?
Герцог, молча, наклонил голову, подхватив волосы.
— Ух, ты! А так и не видно! Нет, в наемники не пойду, прибьют ещё, — затараторил парень. — Понятно теперь, почему вы рабыню не боитесь, раз позабыли все. Значит, так. В рабы попадают по-разному. Мужчины, если проигрались или долг взяли большой, а отдать не в силах. Женщин чаще отдают в уплату долга или крадут. И вот люди давно заметили, что в чей дом рабыня войдет, там беды начинаются. На кого посмотрит прямо — тот погибнет или покалечится. Если из кружки, откуда пил невольник, выпьет свободный, он скоро заболеет. Если свободные поедут в одной повозке с невольниками — они занедужат и умрут. Поэтому никто с ними связываться не хочет, а если рабыня в глаза посмотрела, ее убить надо, тогда проклятие к ней вернется.
— А дом — сжечь?
— Вспоминаете, да? — обрадовался парень. — Лучше всего — сжечь весь дом, но можно разломать часть, куда входил раб.
— Да, неприятно. Но, может быть, невольники не виноваты? Может быть, просто совпадение? В Андастане рабов много, никто дома не жжет. И аристократы рабов держат, я видел. Те в дом вхожи, за столом прислуживают.
— Не знаю, старики говорят, а они врать не будут! У аристократов есть магия, в Андастане магия ещё сильнее, она и защищает, а простым людям, чем спасаться? Проще не пускать в дом, да следить, чтоб глаза не поднимали. Женщины-рабыни, известно кем при хозяевах состоят, таких добрая хозяйка и без проклятия на порог не пустит. А мужчина, если не рабом рожден, а по глупости попал — сам опозорился и всю родню опозорил, не будет им житья.
— Надо же. А я не пойму, чего ко мне, да рабыне моей ари Цецилия вяжется? Шипит, ворчит, надоела, сил нет! — пробормотал герцог. — Спасибо, теперь понял.
— Её можно понять, кому же понравится вместе с невольницей ехать? Вы рабыню свою продавайте и других не берите! Пусть деньгами расплачиваются, — посоветовал парень.
— Да, больше не соглашусь, если кто предложит, — подтвердил Стефан.
Когда он вернулся в комнату, Аэлина уже проснулась.
Сначала девушка испугалась, обнаружив, что давно день, а она в кровати и одна. Но тут ее глаза наткнулись на стул, что оказался перед кроватью с ее стороны, а на стуле восковая дощечка.
Лина взяла её в руки.
«Я вышел ненадолго, дверь запер, никто не войдет. Горшок за ширмой в углу, вода умыться — там же».
Лина хмыкнула и встала.
За ширмой оказался не только горшок, но и таз, кувшин с водой, чистое полотенце. Подогреть воду — дело трех минут.
Воспользовавшись горшком, девушка удивилась — он задрожал и стал снова чистым. Какая-то новая магия, надо будет узнать у мужа! Самоочищающуюся ночную посуду она еще не видела и не слышала, что такая бывает.
Вернувшись после умывания в комнату, Лина походила вокруг кровати, от нечего делать, заправила её и не выдержала. Зачерпнув миской воды из лохани, в которой они вчера купались, она вылила её в горшок и с интересом проследила, как жидкость пошла рябью и исчезла, будто впитавшись в дно.
А если кинуть что-то твердое?
Пошарив глазами по комнате, она решила, что недоеденное яблоко и кость подойдут для эксперимента.
Сначала кинула огрызок. Горшок трясся дольше, но всё-таки втянул кочерыжку.
Как интересно!
Лина настолько увлеклась, что не услышала, как вернулся муж.
— Стой, что ты делаешь? — Стефан чуть не упал, обнаружив супругу на коленках перед ночной вазой, куда она собралась кинуть баранью кость.
— Я проверить хотела. Оттуда все исчезает, — покраснев, ответила девушка и проворно встала.
— Это горшок с порталом. Он рассчитан на более, скажем так, мягкие продукты. Если ты бросишь кость, то она застрянет, сломав заклинание. Нам выставят счет за испорченную магическую вещь!
— Я не знала, — Лина отошла подальше и заложила руки за спину. — Мне было интересно…
— Надо было дождаться меня и спросить.
— А портал — куда? Нам бы вестник или записку послать…
— Портал в ближайшее отхожее место. Записку там, разве что, навозные жуки прочитают.
Лина повесила голову.
— Вестник ты не сможешь отправить, а у меня силы не хватит. Слишком далеко мы. Вот доберемся до Гарнеи, оттуда я уже отправлю вестник. Слушай, что я узнал: оказывается, здесь поверье, что рабы приносят несчастье, поэтому их не пускают в дома, не позволяют ехать в одних повозках со свободными людьми, есть из одной посуды. Местное население очень боится сглаза, поэтому рабам приписано смотреть в пол и глаз на свободных не поднимать.
— Знаю, — махнула рукой Аэлина. — Мне об этом Цецилия все уши прожужжала. — Даже кусок ткани пожертвовала, чтобы я голову замотала и никого не смущала.
— Что же ты мне не рассказала? — возмутился герцог. — Я только сегодня обо всём узнал!
— Думала, вы знаете. В повозку-то не разрешали сесть.
— Про повозку я, почему-то, знал, — растерялся Стефан. — Наверное, кто-то говорил, а я запомнил. Ладно, хорошо, что мы это выяснили. Езды по Тропиндару осталось полтора дня, отправимся сегодня в ночь. Поедешь в повозке, утром, правда, придется опять пешком. Доберемся до Астерии, сдадим подопечную, получим деньги, куплю нормального коня и фургон. И другой ошейник, но это в Андастане, там магов — каждый второй, это здесь мы — белые вороны и вынуждены скрывать, что одаренные.
Аэлина слушала, не перебивая.
— Нога, как?
— Хорошо. Эти лалики очень удобные, совсем не натирают и легкие.
— Перебирайся на одеяло и голову замотай тканью, я вызову слуг.
Девушка кивнула головой и уселась на пол.
Стефан распахнул дверь:
— Эй, кто там? Немедленно вынесите лохань и приберите со стола! Завтрак мне!
Конечно же, ари Цецилия не преминула ещё раз наведаться, но Стефан решил не потакать и в комнату няню не пустил.
— Что? — неласково встретил он женщину, выдавил её из дверного проёма и сам вышел вслед за ней.
Цецилия, желая увидеть, что происходит в комнате, вытянула шею и скосила глаза так, что герцог испугался — вывихнет глазные яблоки и свернет шею.
Но, похоже, женщина обладала поразительной подвижностью и гибкостью органов — ничего не вывихнулось и не сломалось.
— Представление через два оборота после полудня, а выезжаем, вы сказали, только вечером. Рамике очень хочется развеяться!