Ростислав Плятт
Без эпилога
Вместо предисловия
Ростислав Янович Плятт — имя, дорогое каждому театралу. Имя, к сожалению, теперь принадлежащее истории. Как принадлежат истории люди и события, о которых он успел закончить свои мемуары.
Ростислав Янович Плятт много лет категорически отказывался от сочинения мемуаров. То ссылался на занятость, то говорил, что его воспоминания вряд ли будут кому-нибудь интересны, хотя сам жадно читал чужие.
Вообще тема «Плятт — читатель» могла бы стать предметом особого исследования. Он не изменил печатному слову и в эпоху тотального всемогущества телевидения и радио. При этом Ростислав Янович не просто собирал книги, но обязательно читал их. А уж о периодике и говорить не приходится!
Но вот в 1987 году Плятт тяжело заболел и ссылаться на занятость, к сожалению, больше не мог. Правда, даже будучи привязанным к постели, он живо интересовался всем, что происходило вокруг. И не только в родном Театре имени Моссовета, но и в других коллективах. Например, раздел МХАТа пережил как личную драму. Я не говорю уже о том, как горько звучал его голос, когда речь заходила о событиях в Армении или в Грузии… Об отзывчивости, чуткости, доброте Плятта можно было бы написать отдельную книгу.
Однако, потеряв возможность передвигаться в пространстве, этот необычайно общительный человек вдруг сознательно ограничил круг людей, с которыми он хотел общаться не по телефону, а лично. Я был в числе немногих «счастливчиков» и, воспользовавшись этим, с невероятной настойчивостью почти ежедневно бил в одну и ту же точку: когда же, наконец, вы возьметесь за перо?
Но, увы, мои усилия разбивались о неприступную скалу.
И тут подумалось: почему бы не подключить к этой «интриге» заведующую театральной редакцией издательства «Искусство» Ламару Абрамовну Пичхадзе? Пусть она сама позвонит «упрямцу» и проявит к этой затее интерес. Звонок Пичхадзе превзошел все ожидания! Плятт тут же перезвонил мне и сказал:
— Вы старый интриган. С вашей подачи мне только что позвонила какая-то милая дама из издательства «Искусство» и справлялась, нельзя ли познакомиться с моими мемуарами? Не отпирайтесь: я сразу же узнал ваш почерк! Я ответил ей, что пока еще говорить об этом рано. Но поблагодарил за внимание и обещал подумать. Вы, кстати, тоже думайте! А когда встретимся, потолкуем подробнее.
Через три дня мы сочинили короткое письмо в издательство «Искусство» на имя его директора Олега Алексеевича Макарова. В нем Ростислав Янович в самых общих чертах излагал план будущей книги. Письмо отправили по почте, а через пару недель Плятт получил любезный ответ и теперь дело было за малым: написать книгу.
Самое трудное — начать. Проще всего, казалось бы: взять чистый лист бумаги и написать любую фразу, какая придет в голову. Каждый вечер Ростислав Янович заверял меня, что завтра уж сделает это обязательно! Но наступало завтра, а дело не двигалось. Так продолжалось несколько месяцев, хотя Плятт, по неопытности, обещал издательству представить рукопись спустя год после одобрения заявки. Времени почти не оставалось. Но однажды Ростислав Янович сказал:
— Сегодня я написал, как вы мне советовали, первую фразу, и, кажется, что-то получилось… Не так чтобы очень, но все-таки. Если дальше все пойдет нормально, через неделю я отдам вам порцию товара.
Слово свое Плятт сдержал. Первая глава — «Корни» — вселяла надежду. Она была написана живо, с пляттовской улыбкой, без малейшего хвастовства. Как говорится, «доброе слово и кошке приятно»: ободренный начинающий мемуарист прибавил в темпе. И примерно раз в две недели аккуратно передавал мне новую «порцию товара».
Уже появились страницы о детстве и юности. О Завадском. О Марецкой. О Мордвинове. О Студии на Сретенке. О работе в Ростове-на-Дону. И в Московском театре имени Ленинского комсомола. О военной Москве…
Ростислав Янович вошел во вкус: он уже подступал к рассказу о самом главном этапе своей жизни, связанном с Театром имени Моссовета. Но именно в этот момент заболел и работа над рукописью приостановилась. А когда стал выздоравливать, долго еще не мог собраться с силами, чтобы снова сесть за письменный стол. (Плятт никогда не прибегал к помощи диктофона, неохотно давал интервью и совсем не разрешал писать за себя другим, поскольку сам был, безусловно, литературно одарен.)
И все же через несколько месяцев работа возобновилась. Но по существу, это уже была другая книга, к мемуарам имеющая лишь самое приблизительное отношение. Теперь он писал эскизы к портретам Осипа Абдулова, Фаины Раневской, Любови Орловой, Михаила Названова, Иосифа Юзовского, Александра Эскина, Михаила Ромма, Марлена Хуциева, Чарли Чаплина… И тут же — статьи-раздумья, полемика на разные темы: об интерпретации классики, о перевоплощении, о назначении самодеятельности, о вторых составах, о специфике работы актера у микрофона…