Это не единственный пример. В кои-то веки мы наладили моментальное взаимодействие между разведкой и промышленностью, о чем при докторе Тодте и подумать было невозможно.
Вернемся, однако, в «Вервольф». Никаких изысков в винницкой ставке нет — поскольку ожидать авианалетов противника в глубоком тылу не приходится, сооружено всего лишь три небольших бункера, остальные постройки на поверхности. Здания для гостей очень скромные, бревенчатые, крыши покрыты дерном, кое-где растянуты масксети.
Мебель типовая, дешевая, вода в ванной комнате пускай и прошла через несколько фильтров, но все равно попахивает болотом. Никакого хлорирования, Гитлер полагает, что оно вредно для здоровья. Питьевую воду в любом случае доставляют из артезианских скважин цистернами.
— Безобразие, — вслух сказал я самому себе. — А где мыло, полотенца и туалетная бумага?..
Сказывалось отсутствие Хайнца Линге: его зоркий глаз в «Вервольфе» приглядывал только за апартаментами фюрера, забота о гостях перекладывалась на эсэсовское подразделение «персонального обслуживания», выполнявшее свои обязанности с ленцой.
Ага, до меня здесь ночевал какой-то военный, под столиком возле постели валяется упавшая и позабытая фотокарточка — незнакомый майор Люфтваффе с симпатичной барышней, на обороте надпись «Дорогому Курту от Ангелики. Мюнхен, 2 мая 1942». Надо будет передать Линге, пускай отыщет владельца: человеку наверняка дорог этот снимок.
Другой на моем месте принялся бы скандалить, но я ограничился кратким внушением дежурившему по корпусу гауптшарфюреру, получил извинения и всё требуемое. Гитлер ждет меня к половине восьмого вечера, а сейчас только шесть. Времени вполне достаточно для того, чтобы расслабиться и принять ванну.
Сегодня в повестке дня должны стоять вопросы производства бронетехники, вместе со мной из Берлина прилетел генерал-полковник Гейнц Гудериан — из-за конфликта с фельдмаршалом фон Клюге прошлым декабрем его перевели в резерв главного командования. На участии в предстоящем разговоре Гудериана, попавшего в немилость, настояли я и Фромм, а рейхсканцлер (к моему удивлению) не стал противиться — полагаю, вновь сыграла свою роль переменчивость настроения фюрера.
Он мог неделями и месяцами злиться на проштрафившегося военного или чиновника, а затем вдруг приглашал к себе, вел учтивую беседу и возвращал к работе в прежней должности, а то и с повышением. Довольно непоследовательная кадровая политика, но таков стиль Гитлера, все давно привыкли.
Генерал-полковник, известный невозможно строптивым нравом, «проштрафившимся» себя вовсе не считал, и дело состояло даже не в столкновении с Клюге, обвинившим его в неисполнении приказов и дезинформировании командования, что повлекло отставку Гудериана под Рождество 1941 года. Это был только повод.
Я хорошо знал подоплеку из позднейших разговоров с Гитлером: «Быстрый Гейнц», со свойственной ему прямотой, заявил фюреру, что главное командование вермахта не способно руководить современной войной. Вот так, без обиняков. В ОКВ-ОКХ необходимо назначить офицеров, имеющих фронтовой опыт, особенно в условиях русской зимы. Они и должны принимать важнейшие решения, а не паркетные шаркуны в аксельбантах, никогда не показывающиеся на передовой. Иначе существующие проблемы только усугубятся.
Гитлеру, разумеется, показалось, что это резкое заявление является покушением на его авторитет — главнокомандующий, по мнению Гудериана, не способен подобрать толковых штабистов?! Это неслыханно!
Последствия известны.
Генерал-полковник восемь месяцев оставался вне строя, но о Гудериане не забыли: наш общий знакомец обергруппенфюрер Зепп Дитрих открыто выразил ему свою поддержку, а я по совету Фридриха Фромма привлек ведущего танкиста-практика консультантом по танкостроению. Сработались мы моментально, особенно полезны были его советы в вопросе развертывания производства новейших тяжелых танков Pz. Kpfw VI «Тигр», которые мы готовились запустить в крупную серию в самое ближайшее время.
Что ж, прекрасно, я заполучил исключительно компетентного специалиста, а о чем недоброжелатели шепчутся за моей спиной, меня волновало в самую последнюю очередь. Открытые намеки Бормана о «недоверии», которое фюрер испытывает к Гудериану, демонстративно игнорировались. Мне по-прежнему было позволено многое, и я беззастенчиво пользовался этим преимуществом.