И вот теперь Дайно идёт на север, не став дожидаться, когда вежливый человек предложит имя от себя. Тот, может быть, ищет Дайно, но сложно найти того, у кого нет лица. Тут можно даже не бояться. Всё-таки уже достаточно далеко, раз здесь и простых правил не знают.
А имя, данное Мабьей, не похоже на проволоку. Скорее на мягкую тёплую ткань, лишь немного душную. Зачем скидывать её с себя, если она помогает не чувствовать холодные ночи?
Дайно оборачивается.
Ну конечно. Мабья проснулась. Когда она не спит, тянет сильнее.
Мабья долго молча смотрит, как будто не знает, что сказать.
— И что ты там делаешь? — наконец спрашивает хрипло и с наносным спокойствием.
«Трачу время».
Дайно прикидывает все возможные ответы. Путается, какой честнее. Выбирает нейтральную полуправду:
— Мне душно. Хочу выйти.
Мабья подходит, вглядывается в лицо. Кладёт на лоб руку — прикосновение даёт чуть больше сил.
— Тебе лучше вернуться в кровать, — говорит Мабья осторожно. — Хочешь, откроем окно.
Дайно кивает. Прежде чем развернуться, Мабья медлит, как будто давит в себе целую кучу всего, что могла бы сказать. Молча и аккуратно берёт за локоть.
Так они и добираются до комнаты — ничего друг другу не говоря. Дайно послушно садится на кровать, а Мабья замирает и снова долго-долго смотрит.
— Тайвов ты сын, Дайно, — тяжело выдыхает вдруг и резко, порывисто опускается рядом, крепко и тесно обнимает. — Тайвов ты сын. Четыре года тебя не было, четыре Гатьевых года! Ни слуху, ни духу…
У неё перехватывает голос, и какое-то время Мабья просто молча гладит по спине, уткнувшись лицом в плечо.
Наверное, это тоже говорит внутри новое имя — почему-то ужасно некомфортно, несмотря на то что Мабья вдоволь поит силой. Чувство, что… это нечестно. Заменять собой того, кого она ждёт. Наверное, Дайно — настоящий Дайно — был хорошим сыном, раз теперь его образ прививает что-то такое. Или просто Мабья считает его таким.
Что ж, Дайно уйдёт, не будет здесь оставаться. Только… немного… задержится.
Помедлив, Дайно осторожно обнимает в ответ. Словно хрупкую вазу.
— Где тебя носило? — горько спрашивает Мабья, словно придя в чувство.
— На юге, — ещё аккуратней отвечает Дайно.
— На каком ещё юге?
— В Альх-Атахе.
Мабья отстраняется и смотрит растерянно.
— Что ты там забыл? Ты же ехал в Мекано.
Дайно вправду не знает, что ответить на такой вопрос.
— Как тебя занесло в Альх-Атахе?
Никак. Дайно там с самого создания.
Мабья хмурится и смотрит с тревогой. У неё приятное лицо, хоть и далёкое от идеалов, воспеваемых на юге. Располагающее и характерное — с грубо очерченным подбородком, полными губами и бровями вразлёт. Наверное, в молодости она даже была красивой, а сейчас сухая кожа прорезана морщинами тут и там. От этого почему-то грустно. Может, если Мабья захочет, Дайно и ей сможет заработать на курс омоложения.
Если Мабье хватит сил дожить до этого момента. Эльтахе был юным, когда они встретились, и он сразу ограничил Дайно — интересно только, кому из богов и как вообще пришло в голову учить людей технике безопасности?
Да и всё это — не Дайно мысли.
Хотя в них удобно заворачиваться, чтоб не чувствовать, как жгутся вопросы.
— Да что с тобой там сделали? — не выдерживает Мабья. — Почему ты всё время молчишь?
Раскрывать себя без прямой просьбы — нельзя, врать — нельзя, молчать — больно, да чтоб боги провалились, если они хоть где-то ещё есть. Затейники.
— Много всего, — обтекаемо отвечает Дайно.
К счастью, это засчитывается как ответ на хотя бы один вопрос.
Не удержавшись, Дайно трёт грудь и, видимо, всё-таки меняется в лице.
— Что такое? Болит где-то? — Мабья сразу подбирается.
— Нет. Только кажется, что болит.
— Кажется ему! Ох, Дайно… Ложись, ложись. Завтра я свожу тебя в город, в больницу.
От воспоминаний, как сразу по десятку образов ложатся друг на друга на многолюдных улицах и дёргают в разные стороны, вмиг становится дурно. А если ещё кто-нибудь додумается окликнуть, как Мабья, то как объясняться…
— Не надо в город, — поспешно просит Дайно.
Мабья истолковывает по-своему:
— Тебя кто-то ищет?
У неё меж бровей залегла глубокая складка.
Подумав, Дайно кивает.
— Возможно, ищет.
Уверенности, конечно, нет: тот человек был неглупым и, может, сразу понял, как это тщетно.