Выбрать главу

Ей стало страшно. Но главное, что ей было сейчас нужно -- это ветер, свежий воздух. Немедленно, поскорей вырваться отсюда! Иначе её, наверное, прямо здесь и сейчас вывернет наизнанку, вытошнит зелёными соплями... Неужели, это именно так, совсем не эстетично, выходит ушедшая любовь? Тошнотворный клубок, сформировавшись, как показалось, в сердце, застыв болью, стал подниматься вверх, к горлу, стало муторно и противно.

Входная дверь квартиры была закрыта лишь на цепочку. Сняв её, Маша открыла дверь и вышла на лестничную площадку.

Ледяной злобой саднило сердце. Комок боли снова подступил к самому горлу. Её, вдобавок ко всему, действительно вырвало, прямо на лестницу. А потом она услыхала снизу шаги и голоса поднимающихся людей. Она глянула вниз, вглядываясь в лестничные пролеты, и разглядела двоих мужчин. Маше абсолютно не хотелось сейчас кого-либо видеть. Тем более что, как ей показалось, незнакомцы направлялись именно в ту квартиру, которую она только что покинула. И она спешно устремилась по лестнице вверх...

Да, действительно, мужчины остановились именно на площадке третьего этажа и позвонили в дверь, только что захлопнутую Машей. Их грубые голоса, - а разговаривали они громко, отчетливо - донеслись до девушки, со смесью матерных выражений.

И вот она на самой верхней площадке лестницы незнакомого дома. Тупик заканчивался дверью: выходом то ли на крышу, то ли на чердак. Никакого замка на дверях не было. Маша рванула на себя эту дверь со злобным остервенением: "Вот и всё. Это -- конец наших с ним отношений... Но -- почему так гадко на душе? Будто, я разбиваю кому-то сердце, предаю давнего друга. Будто, совершается что-то непоправимое, мир разбивается на кусочки, и вся моя жизнь -- вдребезги... Вот и всё... С этой пустой и полутёмной площадки, где нет квартир, дверь ведёт, скорее всего, на крышу... Прыгнуть?". Шальная мысль в миг отчаянья...

За незапертой железной дверью оказался тёмный, захламлённый чердак. Совсем неподалёку, в маленькой постройке, заключённой во внутренности чердака, была лифтёрная с изображением черепа и красной молнии. Над дверями лифтёрной тускло светила всё же не выбитая и не скрученная лампочка. Мотор внутри пустоты за железными дверями в это время загудел и заскрежетал: наверное, лифт в доме был очень старый. Маша вздрогнула от громкого звука.

Она прошла немного вглубь чердака и присела неподалёку, за деревянной балкой или перегородкой, на старый ящик. Здесь, в глубине, было совершенно темно. А на стоявшие напротив фанерные коробки и кучи битой штукатурки падал свет от тусклой лампочки, освещая также пустые бутылки, окурки, пустые пачки из-под сигарет, использованные одноразовые шприцы. Судя по мусору, здесь, на чердаке, собиралась местная шпана. Но Маше сейчас было всё равно. Она сидела и тихо плакала, сдерживая бурные рыдания, но не умея удержать слёзы. Не прошенные, они всё стекали и стекали по лицу потоками, и, отрываясь, падали на куртку.

"Вот так. Всё банально и до одури прозаично. Как там, в поговорке? Все бабы -- дуры, мужики -- сволочи, и счастье только в труде?"

Незаметно грустные и циничные мысли сменились беспощадными воспоминаниями о тех моментах жизни, в которые она безнадёжно и неумолимо в кого-нибудь влюблялась. Эти воспоминания разных встреч промелькнули в её сознании в считанные минуты, и принесли не облегчение, а затаённую грусть и ещё большую безысходность. Пронеслись мимо, не оставив следа в её жизни, маленькие увлечения, которые увенчались любовью к Николаю. На этом и остановилась теперь память, рисуя картины их первой встречи.

Познакомились они почти случайно. Маша тогда, как и сейчас, была студенткой биофака. Она приехала из провинции, жила в общежитии. А Николай был коренным петербуржцем...

К тому времени, она уже знала, что Питер -- город замкнутых одиночеств. И, в то же время, город страстей, чувств и размышлений. А ещё, сплошных и скорбных перетираний этих страстей, чувств, размышлений, обсуждения их повсеместно, везде, со всеми: от лучших подруг и друзей до случайных прохожих. Питер предстал Марии именно таким...

Этот город просто сквозил чувствами, был наполнен привидениями не выраженных эмоций, подавленных в себе талантов. Об этом плакали и кричали стены, об этом шептались и пели люди, и это чувствовалось везде. И одиночество длинными и тихими ночами, в комнатах, напоминающих своею пустотой гробы, и собрания на общих кухнях, под дым сигарет, кофе и пиво, и песни под гитару хором, на застольных вечеринках - всё было переполнено невысказанными и невыраженными чувствами... Ввысь, к далёким мирам и созвездиям, уносились несбывшиеся мечты и воспоминания былого, и, чем большим было реальное расстояние между людьми, тем сильнее были затаённые страсти, громче музыка эмоций. И чем больше было запретов в тотальной Московии, тем ирреальней мечты и сильнее подавляемые чувства.

Отстуканные на клавиатуре компьютеров или нарисованные кривым росчерком на сенсорном экране опусы-дневники, плавающие на просторах Глобального Общего Сознания, тоже, в довольно большом проценте от всего русскоязычного интернета, принадлежали питерцам.

Благодаря появлению ЭМЧ - то есть, как бы переводу некоторых человеческих личностей в "электронный вид" и "проживанию" подобных личностей в системе интернета и строительстве ими новых сфер отношений с "реальным" человечеством, -Глобальное Общее Сознание (как некоторые теперь называли интернет) еще более поглотило в себя интеллектуальный мир. Такое положение дел в некоторой степени вызвало бунт "физического" человечества, его протест против вечного просиживания за компом всего своего свободного времени. Появились "нью-натуралы", декларирующие свою любовь к "натуральным" посиделкам и вечеринкам "вживую", к выездам на природу, спорту и танцам, к чтению бумажных книг и театральным кружкам. Нередко среди нью-натуралов встречались и весьма экзотические культы: нео-язычество, различные эзотерические движения, и даже так называемые "сетеборцы", которые объявили интелов прислужниками дьявола, поскольку они, по их мнению, не имели души.

Вот на одной-то из вечеринок, организованной для культивации живого общения, с приглашением к себе в гости интернет-знакомых, ещё не состыковавшихся в реале, и даже вовсе не знакомых людей, откликнувшихся на объявление о встрече, и привелось случайно оказаться Маше.

Как-то её тётка, петербурженка, которую она звала просто Светкой и которая была старше неё на десять лет, потащила её с собой на подобную вечеринку к своей ещё более сумасшедшей подруге. К Светке же Мария заглянула и вовсе случайно: бродила по Питеру, осваивалась в городе -- и заглянула мимоходом. Она застала Светку, даму с резкими, угловатыми чертами фигуры и с вечной косой длинной чёлкой, выкрашенной в фиолетовое, уже в коридоре. Светка красила тушью ресницы перед большим старинным зеркалом в резной деревянной раме. Она собиралась в гости.

- Пойдём со мной, матрона! - предложила тогда Марии Светка, довольно бесцеремонно: это было в её стиле. - Посидишь, поглазеешь. Может, с парнем каким познакомишься. Пора уже!

Конечно, Маша вовсе не собиралась на этом сборище искать себе жениха, но со Светкой спорить не стала: себе дороже, та обсмеёт по полной. Да и почему-то в тот день ей совершенно не хотелось спешить в тесную комнатку общежития, чтобы предаться зубрёжке. Надоело. Так что, можно было и слегка развеяться.

Подругу тётки, к которой они тогда направились, все без исключения звали Тётя Валя. Именно так, а не иначе. С двадцати двух лет: с тех пор, как она приехала в Питер из Тамбова искать работу и новую жизнь, полную приключений на задницу. Тётя Валя была коренастой и плечистой, но с узкими бёдрами: с такой нестандартной для женщины фигурой. Она всегда стриглась сама, очень коротко, под "Бокс". Тётя Валя работала где-то бухгалтером и в одиночку воспитывала сына.