— Элвин Ти Бэйкер, к вашим услугам. Но все зовут меня Свитс. А вы — друг моей звездочки Стар?
Джонатан сидит так, будто прирос к стулу. Он не касается протянутой ладони. Хорошее настроение Свитса начинает испаряться.
— Свитс, — возбужденно говорит Стар, — я, кажется, просила тебя не появляться здесь, пока мой отец в городе.
— Это твой отец? Выглядит слишком молодо.
— Не дури. Это Джонатан. Он мой… друг. — У нее помертвевшее лицо.
— Стар, — говорит Джонатан, — кто этот человек?
— О-о-о! — вмешивается Свитс, повышая голос. — Вы хотите знать, кто этот человек? Это ее человек, вот это кто.
— Свитс! — Стар почти кричит.
Мир остановился. Джонатан впитывает детали: сузившиеся глаза Свитса, бриллиантовые запонки, покрой его восхитительно сшитого пиджака. И другие подробности: головы, поворачивающиеся на шум, чтобы полюбоваться спором, рыжеволосая певичка, делающая знаки швейцару.
— Джонни, — говорит Стар, — послушай…
Но Джонатан уже поднимается со стула:
— Что ты делаешь? Что ты делаешь с этим… с этим…
— Мальчик, если ты скажешь слово на букву «н», я тебя убью, — холодно говорит Свитс. — Ты не на английском чаепитии.
— Свитс! — кричит Стар. Потом кричит: — Джонни!
Джонатан направляется к двери, Стар — за ним:
— Джонни, подожди!
Он оборачивается.
— Я собиралась сказать тебе, Джонни. Я правда хотела. Я не знала, что он придет сюда.
— Что ты имеешь в виду — не знала? Он… он же черный, господи прости. Что ты с ним делаешь? Ты же не можешь… О боже… ты? И как… как давно?
— Порядочно.
— Не могу в это поверить. И… что скажет твой отец?
Стар вскидывает голову:
— Послушай, мне все равно, что скажет мой отец. И, честно говоря, если ты себя так будешь держать, мне будет все равно, что скажешь ты. Ах, Джонни, ты мне нравишься, ты же знаешь! Просто… ну, Свитс — он другой. Просто другой. Я не встречала никого похожего.
— Другой? По сравнению с кем? Со мной?
Стар с жалостью смотрит на него:
— Да, Джонни, с тобой. Ну пойми. Я знаю тебя. Знаю все. Глостершир, Чопхэм-Холл, Оксфорд… Ты очень мил, но ты в точности такой же, как все остальные. Делаешь то же, что и все, и говоришь то же, что и все. Если я останусь с тобой, мы в конце концов поженимся и будем жить в деревне, разведем лошадей, посадим розовый сад и будем бездельничать, вонять собачьей шерстью и выставлять себя на посмешище на приходском совете.
— Но разве это не то, что ты, англичанка, хочешь?
— Это то, чего хочешь ты. Ты — самый обычный человек из всех, кого я знаю, Джонни. И это прекрасно. Но не для меня. Тебе нравится соблюдать правила, быть типичным англичанином. Нравится, когда все в полном порядке. Я же хочу от этого избавиться. Меня душит необходимость делать то, для чего ты был рожден, — от рождения через свадьбу и до самой смерти, будто тебя поставили на рельсы. Я хочу настоящей страсти. Настоящей… Не понимаешь? Свитс, он… Джонатан, послушай, он вырос на улице. Он немало повидал в жизни. Он даже кого-то когда-то застрелил. И у него была ужасно, ужасно бедная семья. Все, что обычно бывает с неграми. Может быть, поэтому у них сохранилась душа.
— Но у меня тоже есть душа, — запинаясь, говорит Джонатан.
— Это другое, Джонни. У нас, англичан, душа — то, что заставляет ходить в церковь по воскресеньям. А души у нас нет. Свитс объяснил мне все. Про страдания. Как бы то ни было, у тебя этого не было и нет, а у Свитса есть.
— Черт побери, у меня это есть, — говорит Свитс, который встал рядом со Стар. Он кладет руку на ее обнаженное плечо. Джонатан, не отрываясь, смотрит на это: черная кожа касается белой, почти обжигает ее.
Подошедший управляющий скептически оглядывает Джонатана с ног до головы.
— Все в порядке, Свитс?
— Конечно, Жан. Никаких проблем.
— Хорошо. Когда закончишь с… э-э-э… личными делами, тебе не трудно будет присмотреть за Брик? Джексон сказал, что ему нужно позвонить.
— Конечно, Жан. Конечно.
— Стар, — в отчаянии произносит Джонатан, — ты должна выслушать меня. — Он снова переводит глаза на Свитса: — Вы можете оставить нас на минуту?
— Иди, Свитс, — говорит Стар. — Все будет хорошо.
— О’кей, детка. — Он неторопливо идет к оркестру и меняется местами с пианистом.
— Стар, что, если я скажу тебе, что ты не все обо мне знаешь?
— Не упрямься, Джонни. И не выдумывай ничего.
— Стар, послушай меня. Что, если я не тот, за кого себя выдаю? Если я тоже вырос на улице? Если я тоже все это делал?
— Я знаю, что твои родители жили в колониях. Допускаю, что иногда вам приходилось нелегко. Но это не считается. Разве это можно сравнивать…