Узнал я это совершенно случайным образом: читая личную переписку одного моего соученика, я обнаружил своё имя. «Это не про нашего Сато Масао? — писал Иппонго Рюто своей подруге Осу Пиппи. — Возраст вроде совпадает; почитай, это новая статья «Шисута но ничи». Я нажал на ссылку, приложенную к сообщению, и обомлел — один из заголовков гласил: «Возвращение Сато: что сын страшного убийцы делает здесь, в нашем мирном городке?».
Автором заметки был Осана Джуничи: главный редактор этого чёртова издания накатал небольшую статью, но в ней он указал и моё имя, и тот факт, что я жил в старой квартире Сато Кензабуро, и даже информацию о моём несчастном детстве (забыв, правда, упомянуть, что он сам являлся причиной всех моих бед). Осана задавался вопросом, что же сыну безумца и живодёра понадобилось здесь, в прекрасных и мирных городах Шисута и Бураза? При этом он изящно не обращал внимания на то, что Сато Кензабуро сам никого не убивал, а также на то, что у меня, вообще-то, были такие же права жить здесь, как и у любого другого.
Статья выбила меня из колеи. Внезапно нахлынули воспоминания о том, как отец, приходя домой нетрезвым, начинал рыдать о том, как же Осана измучил его.
А теперь всё повторялось снова.
Осана Джуничи мог уничтожить мою репутацию — люди, если судить по переписке моих одноклассников, уже начали говорить обо мне, и со временем это обещало стать ещё более серьёзной проблемой.
Он разрушал то, что я с таким трудом построил. Он возвращал меня в беспросветный кошмар раннего детства…
Не помня себя, я начал быстро барабанить по кнопкам клавиатуры, и вскорости статья была начисто стёрта вместе с несколькими другими. Со стороны это могло показаться действием случайного вируса, и я понимал, что редактор вполне мог восстановить заметку, но я не собирался сдаваться.
Больше никто и никогда не поставит меня на колени. Уж я-то об этом позабочусь.
========== Глава 15. Шинохара Кодзи. ==========
Летние каникулы пролетели быстро. В сентябре мы вновь приступили к учёбе, а в воскресенье, третьего числа, я отметил день рождения, пригласив в местное кафе членов совета и Кушу. Мегами пришла совсем ненадолго: она пожелала мне успехов в учёбе и хорошей работы, подарила канцелярский набор и тут же уехала: у неё по графику стояли бухгалтерские курсы. Я не особо расстроился: наши отношения с ней были далеки от идеальных, и, хотя она успела привыкнуть ко мне и вести себя более расслабленно, я не чувствовал себя комфортно в её обществе. С того дня, как она стала президентом вместо Куроко, атмосфера в совете неуловимо изменилась. Внешне этого заметно не было; метаморфоза проявлялась в том, что Каменага и Сайко почти не разговаривали по душам, предпочитали не оставаться наедине и общались в основном только по делу. Человеку со стороны могло показаться, что ничего не изменилось, однако я видел, что всё стало совсем не так, как раньше. Куроко уверила Мегами в том, что всё в порядке: она понимала мотивацию подруги и была готова отойти в сторону, но мне так не казалось: Каменага явно не понравилось то, что её богатая подруга просто сместила её с должности, на которую, честно говоря, Куроко подходила больше.
В середине сентября планировались выборы в совет, и Мегами развернула широкую агитацию, потратив на это много времени и денег. Я разработал программу, которая отображала электронный буклет Мегами на каждом школьном компьютере при входе в учётную запись, за что заслужил благосклонную улыбку от холодной Сайко в свой адрес. Куроко не стала даже участвовать в выборах, и при почти полном отсутствии конкуренции Мегами избрали единогласно.
В параллель с этими политическими интригами я продолжал работать со своими пока ещё немногочисленными агентами, а также начал активно собирать информацию о женишке Мегами — том самом пресловутом Шинохара Кодзи.
Этот юноша всего лишь двадцати семи лет отроду уже успел заявить о себе, причём в негативном смысле: он был известным повесой, прожигателем жизни и частым гостем на страницах жёлтых изданий. Но большинство журналистов, писавших статьи о проблемном юноше, относились к нему довольно всепрощающе, и в каждой заметке прослеживалась мысль о том, что этот человек ещё молод, что ему нужно как следует насладиться жизнью перед тем, как унаследовать папенькины предприятия по переработке цветных металлов — тех самых, которые использовались при изготовлении микросхем, находившихся во всех продуктах «Корпорации Сайко».
Я взломал его страницу в популярной социальной сети и внимательно изучил все файлы, в том числе и скрытые от посторонних глаз. Шинохара Кодзи был красив — той самой развязной и развратной красотой, которая почему-то привлекает бесстрашных женщин, уверенных, что именно им под силу изменить гуляку и кутилу, но впоследствии неизменно остававшихся с разбитым сердцем. Мне пришлось перечитать тонны переписки Шинохара с такими дамами, и чувство омерзения к этому человеку обуяло меня с ещё большей силой.
У него имелась уйма красоток, каждую из которых он называл «единственной». Ежевечерне он отправлялся в какое-нибудь увеселительное заведение и проводил там половину ночи вместе с толпой таких же, как он сам, приятелей — пустых повес с тьмой в сердце и ветром в голове. Они обменивались скабрезными комментариями про женщин и прикидывали, с какой именно у них есть шанс.
В переписке Шинохара упоминал и о своей невесте, в частности, о том, что родители и с той, и с другой стороны уже начали переговоры о помолвке. Своему другу он писал о том, что его будущая суженая «ничего такая, только холодноватая».
Иными словами, Шинохара Кодзи — избалованный, эгоистичный, привыкший брать от жизни всё — являлся самым неподходящим типом для Мегами — принципиальной и ответственной. Но как раз этот факт и гарантировал моему плану успех — в том случае, если я, конечно, смогу претворить его в жизнь.
С осени Куша приступил к исполнению своей части моей задумки по завоеванию Мегами. К счастью, его гениальность не ограничивалась роботами, и он проводил весьма известные исследования в области химии. Ему пришлось заняться опытами в области, в которую он раньше не особо углублялся, но всё же его уверенность в собственном успехе воодушевляла.
А я занялся другой стороной дела: каждый день я старался втереться в доверие к Мегами так, чтобы она хотя бы начала приятельствовать со мной. Её неприязнь к мужчинам не распространялась на Будо и Джонса, значит, она вполне могла принять человека мужского пола как друга. Я помогал ей с агитацией к выборам, брал на себя сложные задания в совете, вслух восхищался продукцией «Корпорации Сайко», но особого эффекта это не дало: мои отношения с Мегами не продвинулись дальше простого и вежливого полуприятельствования. Она спокойно здоровалась со мной, радовалась моим успехам, знала, что на старину Сато можно положиться в случае чего, но этим наше взаимодействие и ограничивалось: Мегами не откровенничала со мной, ни разу не пожаловалась на сложную семейную обстановку и не заводила разговоров о своём женихе.
Меня это несколько уязвило: я изучил тонну литературы по психологии и языку жестов и считал себя крупным знатоком в этой области, наивно полагая, что подобный багаж эрудиции поможет мне найти подход к кому угодно. Но Мегами, образно выражаясь, щёлкнула меня по носу, что было крайне неприятно, но, в конечном итоге, играло мне на руку, так как позволяло мне отвлечься от моральной стороны дела и частично перестать жалеть Сайко.
Далее дни потянулись чередой, похожие друг на друга, как Юкио и Юкина. Куша усовершенствовал свои камеры-пластины, и теперь их заряда хватало на неделю. Я переместил некоторые из них так, чтобы в ракурс попадали говорившие, а не ветви и кусты, а также обзавёлся ещё одним монитором в своём кабинете и подключил принтер-копир.
К приходу зимы я купил себе довольно практичную куртку: несмотря на то, что в наших краях температура воздуха редко падала ниже минус двух, холодные дни всё же случались, и подстраховаться не мешало. Роншаку Мусуме, увидев мою новую куртку, прыснула и заметила, что у её дедушки есть такая же. Я спокойно улыбнулся, ничего не ответив: эта дурочка ничего не понимала в одежде, считая, что главное — красота. Она мёрзла в своём модном осеннем пальто небесно-голубого цвета, но упорно продолжала его носить, ведь «папка привёз его из самого Парижа!».