Сато отшатнулся; его взгляд заметался между Рёбой и мной. Я же стоял, как столб; меня словно парализовало как физически, так и душевно. Я не мог пошевелиться и абсолютно ничего не чувствовал, как будто моё сердце было под наркозом. Это словно происходило не со мной, а с какими-то героями второсортной мыльной оперы; мне же оставалась лишь роль пассивного наблюдателя.
Даже когда Рёба схватила меня за руку и потащила куда-то, я не мог очнуться. В прострации я покорно шёл за Айши, даже не осознавая, куда меня ведут.
Всё во мне закостенело: и сердце, и душа, и мозг. Я ни о чём не думал, ничего не чувствовал, ничего не испытывал — и это могло бы меня испугать. Наблюдая за собой словно со стороны, я равнодушно осознал, что впал в состояние шока. Наверное, эмоциональный накал от появления Сато Кензабуро оказался чрезмерным для моей хрупкой психики, и с ней случился своеобразный коллапс.
И мне очень повезло, что рядом со мной оказались Айши — мать и сын.
Я не помнил, как шёл за ними по улицам; прийти в себя мне удалось только у них дома. Меня усадили за стол, и Айши Рёба поставила передо мной стакан воды.
— Выпей, Масао, — скомандовала она, ловко повязывая передник. — Ты остаёшься у нас на обед. И даже не думай спорить: после того, что произошло, я ни за что не оставлю тебя одного.
— Мама права, — Аято сел на соседний стул и мягко коснулся моей ладони своими длинными красивыми пальцами. — Постарайся забыть об этом: ты ни в чём не виноват.
Я потупился и едва заметно кивнул. У меня не было сил даже ответить; казалось, что из меня выкачали всю энергию, и осталась только одна оболочка — пустая, полая, как ореховая скорлупа. Сердце ощущалось углём — чёрным, холодным, безжизненным.
— Так вот какой этот Сато Кензабуро, — задумчиво проговорил Аято, забарабанив пальцами по столу. — Честно говоря, я ожидал, что он будет более представительным.
— Годы его не пощадили, — откликнулась Рёба, возившаяся у рабочей кухонной поверхности. — Интересно, где он скрывался… Я была уверена, что он уже… Ой! Извини, Масао.
— Всё в порядке, — хрипло вымолвил я, поднимая голову. — Я и сам считал, что его нет на свете, даже эмансипировался через суд и вступил в права наследства, ведь его никто не видел уже много лет. Его признали умершим, но, на самом деле, он жил в Италии с Сайко Юкиной.
— В Италии? — Рёба фыркнула, гремя посудой. — Это надо же! Вот почему… В общем, неважно. Аято, милый, ты не сервируешь на стол? Уверена, Масао станет лучше после того, как он поест.
— С удовольствием, — Аято тут же поднялся со стула и направился к матери. — Бабушка говорит, что любую хворь можно снять вкусной едой и здоровым сном.
— Верно, — Рёба хихикнула. — Помнишь… Хотя, нет, ты этого помнить не можешь: это произошло ещё до твоего рождения… Как-то раз дедушка сильно заболел, и бабушка его выходила без помощи врачей. Это было похоже на настоящую магию — магию любви. С тех пор дедушка решил выходить из дома как можно реже, потому что рядом с бабушкой он чувствовал себя в безопасности.
Бодрый звонкий голос Рёбы обладал почти магическими свойствами: он уносил прочь печаль и грустные мысли. Образ Сато постепенно стирался из моего подсознания, и чем больше она вовлекала меня в разговор, тем меньше я думал о нём.
И, когда мы сидели за столом, беседа шла на тривиальные, но такие милые сердцу темы, и я чувствовал себя почти счастливым с этими чудесными людьми.
В прошлом мой отец причинил немало горя семье Айши, а они, несмотря на это, отнеслись ко мне с добротой и участием. Мой кармический долг состоял в том, чтобы максимально помочь им, что я и собирался делать. Нужно было ответить им за то, что они в какой-то степени спасли меня.
И к концу нашей трапезы я принял твёрдое решение, которое озвучил позже, в комнате Аято.
— Я буду содействовать тебе.
Аято, который в данный момент доставал футон из стенного шкафа, замер и обернулся с кратким:
— Прости?
— Буду помогать, — я пожал плечами и подошёл ближе, взяв у него из рук футон. — С Ямада Таро, с учёбой, если нужно, с чем угодно. Никогда тебя не выдам, что бы ты ни сделал.
Я постелил футон на пол и глубоко вздохнул, подняв голову. Аято смотрел на меня внимательно, изучающе; его чёрные глаза загадочно блестели.
— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным, Масао, — спокойно проговорил он, отворачиваясь и присаживаясь на корточки, чтобы достать из стенного шкафа одеяло. — Мы — я и мама — помогаем тебе не потому, что нам что-то от тебя нужно. Ты не меньше нас пострадал от своего отца, поэтому мы тебя понимаем. И, Масао, я гарантирую тебе, что ты никогда не останешься один.
Эти слова заставили моё сердце сначала замереть, а потом пуститься в галоп. Я сглотнул и поспешно отошёл в сторону, начав рыться в школьной сумке. Аято глубоко тронул меня, и пусть я уже начал понимать, что его эмоциональный уровень значительно уступает рациональному, мне очень хотелось верить, что он сказал правду.
— Мне нужно сходить домой за пижамой и зубной щёткой, — вымолвил я, вынимая из сумки кошелёк и телефон. — А ещё неплохо бы сбегать в магазин… Не покажешь, где здесь ближайший?
— С удовольствием покажу, — Аято аккуратно застелил футон одеялом и положил сверху подушку. — Только домой тебе сейчас лучше не ходить: Сато может поджидать тебя там. Пижаму я тебе с радостью одолжу, да и запасная зубная щётка у меня есть.
Я кивнул и улыбнулся, почувствовав на сердце лёгкость.
Наверное, это и было счастье, только я забыл, как оно ощущалось.
***
Утро вторника началось для меня прекрасно: меня разбудил Аято, проведя длинными пальцами мне по щеке, а потом, после душа, меня ждал завтрак в компании всей семьи Айши. Отец Аято проявил ко мне неожиданный интерес и дружелюбие, на прощание даже сказав, что он давно хотел, чтобы у его сына появился такой друг.
— Аято малообщителен, — заявил Айши Дайске, стоя в прихожей, пока я обувался. — Раньше он заводил приятельские отношения, но истинной близости ни с кем у него не было: как только он окончил среднюю школу, все его знакомые оттуда будто исчезли. Я так рад, что в старшей школе у него появились по-настоящему близкие друзья!
Я улыбнулся в ответ, не скрывая, что мне было весьма приятно это слышать.
Добравшись домой и захватив нужные учебники и тетради, я в сопровождении Аято (который всё ещё не хотел отпускать меня одного) направился в школу. Сегодня был день голосования в совет, поэтому вокруг царила торжественная атмосфера, повсюду стояли урны, а в вазонах в коридоре первого этажа кто-то — скорее всего, члены садоводческого клуба, — разместил свежесрезанные цветы.
Рядом с каждой урной для удобства голосующих стояли невысокие столики, на которых каждый мог отметить свою волю на соответствующем бюллетене. Последние решено было раздать каждому перед началом первого урока, а в конце дня — опустошить урны и подсчитать голоса.
Бюллетени подготовил я, но раздавать их поручено было другим сотрудникам совета, так как Мегами всё ещё относилась ко мне весьма холодно.
Я поторопился проголосовать уже на второй перемене: отметив галочкой окошко напротив имени Мегами, я аккуратно сложил свой бюллетень и опустил его в ближайшую урну. Куша поступил точно так же, и мы пошли дальше — по своим делам.
Аято же явно делал успехи: я убедился в этом на обеденном перерыве, когда к нам снова присоединился Ямада Таро. Последний со смехом заметил, что он оказался полностью забыт Амаи, которая в последнее время всё порхала вокруг Цубурая Шоку, который выглядел абсолютно счастливым.
Вот бы все истории в жизни заканчивались вот так: все улыбались, все рады, никому не больно… Но так не бывает, и пусть Осана Наджими была для меня врагом, я решил для себя помнить её и молиться за неё.
От грустных мыслей меня отвлёк Куша: на следующей неделе ему предстояло ехать во Францию для того, чтобы прочитать курс лекций в Сорбонне. Он так забавно пародировал прононс французского ректора университета, что я не смог сдержать смеха.