Но чаще всего Юн беседовал с ее полуслепой матерью. Хильда всегда сидела тут же и что-нибудь делала. Иногда она обращалась к матери с несколькими словами. Так Юн и Хильда всё больше привыкали друг к другу.
Однажды вечером, когда все собрались во дворе, старик коротко сказал:
— Завтра мы отправимся в долину. Мы предложили им пеню за примирение, и этой пеней будешь ты. — Он ткнул пальцем в грудь Юна Свенсона. В голосе старика слышалась обычная насмешка. Сыновья усмехнулись вслед за ним. Но вдруг между братьями и отцом встала Хильда.
— Нет, нет! — крикнула она, задыхаясь. — Ты не сделаешь этого, отец! Никогда еще так недостойно не нарушались обычаи гостеприимства! Вы этого не сделаете! — Глаза ее сверкали, она подняла кверху крепко сжатый кулак, пальцы ее побелели от напряжения. — Я возненавижу вас всех, — шепнула она. — И я тоже умею кусаться!
Она убежала. Все оторопело глядели ей вслед. Старый Гюдред вопросительно посмотрел на Юна.
— Это для меня новость, — сказал он. — А я и не знал, что вы так часто беседовали между собою.
— Мы никогда не беседовали, — ответил Юн, — но… но…
— Что ты хочешь сказать? — спросил старик.
— Я думаю, она сказала за нас обоих, — произнес Юн и вдруг широко улыбнулся. — Я думал о ней все эти дни. Я хотел бы жениться на Хильде, если она хочет того же.
— Оба из знатного рода, и оба — изгнанники, — сказал младший сын и улыбнулся. Это было удивительно. Улыбка совсем преобразила лицо юноши.
Гюдред отправился за дочерью, но вскоре вернулся один.
— Тебе придется поговорить с ней завтра, — весело сказал старик. — Она и довольна и смущена. Здесь, в лесах, не так уж часто случается, чтобы девушки сами сватались к парням. А теперь давай-ка побеседуем. Огмюнд Ролвсон прибыл в долину, наступило время действовать…
На следующее утро Юн стоял около хлева и налаживал свой боевой лук. Из-за угла показалась Хильда с коромыслом на плечах. Они застыли на месте, глядя друг другу в глаза. Девушка попыталась что-то сказать, но тут ее лицо и шея залились краской. Коромысло соскользнуло с плеч, и деревянные вёдра с грохотом покатились по земле. Но Хильда и Юн не заметили этого. Они стояли и о чем-то перешептывались.
— Время идти, — произнес бесстрастный голос позади Юна.
Хильда быстро высвободилась из рук Юна и поправила волосы. Потом она повернулась к брату и смеясь погрозила ему кулаком:
— Эй ты, тихоня, подкрадываешься, словно волк!
— А вы, я вижу, рано поднялись, — добродушно сказал он и обнял сестру. — Избави тебя бог от этого кулачка, родич, — добавил он, поднимая вверх ее руку. — С ней не так-то легко сладить, когда дело доходит до ссоры. Придется тебе поскорее приручить ее, а то она одичала, как горная кошка…
Огмюнд Ролвсон сидел в парадной горнице Сигурда в окружении своих приспешников, когда Гюдред вошел туда вместе с сыновьями и Юном Свенсоном. Огмюнд с изумлением взглянул на них. В одно мгновение его люди схватили Юна и отобрали у него оружие.
— Это выкуп за тебя, Гюдред? — спросил Огмюнд, презрительно скривив губы и кивая на Юна.
Он оскалил зубы, словно волк. Все знали, что так он обычно смеялся. Огмюнд Ролвсон был жесток и властолюбив. Ни разу не случилось, чтобы слабый или несправедливо обиженный человек нашел у него защиту. Сейчас оба его врага были у него в руках, и он не замедлит расправиться с ними.
— Выкуп за меня? — медленно, но громко повторил Гюдред. — Нет, ты ошибаешься, Огмюнд Ролвсон; это выкуп за нас всех. Ни одной осени, ни одной зимы, ни одного рождества мы не проведем больше в горах и лесах.
— Ну что ж! — злобно сказал Огмюнд и взглянул на Сигурда. — Мы подберем для вас местечко понадежнее. В земле будете вы отныне проводить рождество! — громко выкрикнул он, и вскочил с места.
— Возьми мой меч, — сказал Гюдред, — он сделан из лучшей стали, чем твой, вывезенный из Франции.
— Красно ты говоришь! — насмешливо сказал Огмюнд. — Положи-ка свой меч на стол рядом с моим и помолчи.
— Могу я попробовать, который из них крепче? — спросил Гюдред. — Это мое последнее желание. Ты не можешь отказать мне. Таков наш закон и наше право.
Огмюнд кивнул. Тогда Гюдред поднял знаменитый меч Огмюнда высоко над головой и изо всех сил стукнул им о свой собственный меч. На мече Гюдреда не осталось и следа. Но прекрасный меч — гордость Огмюнда — лежал у его ног, сломанный пополам.
Могущественный Огмюнд Ролвсон на мгновение утратил дар речи. Затем он вскочил и, схватив меч Гюдреда, принялся тщательно осматривать его и ощупывать. Легким ударом Ролвсон отрубил угол у стола, глубоко вонзил меч в огромный столб из крепкого соснового дерева. Оружие разило без промаха.
— Каким способом ковал ты этот меч, родич Гюдред? — спросил Огмюнд возбужденно. — Да знаешь ли ты, что это значит?
— Какую цену назначишь ты моему мечу? — спросил Гюдред, не отвечая на вопрос.
— Цену? Цену? — раздраженно воскликнул Огмюнд. — Я спрашиваю, как ты ковал этот меч? Где ты берешь руду? Что ты с ней делаешь? Как устроена твоя печь? Я хочу это знать! Отвечай же!
Гюдред молча указал на Юна Свенсона и своих сыновей. Он вопросительно взглянул на Огмюнда Ролвсона, и тот сразу всё понял.
— Что значите вы по сравнению с этим, — Огмюнд указал на меч Гюдреда. — Отпустите этого человека, — обратился он к своим слугам. — Я повелеваю всем им жить здесь и служить мне. Им возвращены все права. Кто поднимет на них оружие, будет моим врагом. Пойдем, старый кузнец, я хочу кое о чем поговорить с тобой…
Так Гюдред-изгнанник вернулся в родную долину и отпраздновал рождество и свадьбу дочери в древней усадьбе своих отцов. Огмюнду Ролвсону не много было радости от меча, выкованного для него Гюдредом. Кто-то отомстил ему за все его злодеяния и зарубил его глухой зимней ночью. Говорили, что это было дело рук Сигурда.
А сталь Гюдреда еще много лет служила бондам, — и первый меч кузнеца был повешен в старой оружейной при церкви рядом с изображением святого и колчаном Юна Свенсона.
Битва при Стиклестаде[33]
(Перевод Л. Брауде)
Лейв Брюсе был из хорошего, но обедневшего рода. Предки его охотились на мелкую дичь и крупного зверя, и их всегда почитали те, кому случалось принимать их в своем доме. Отец Лейва вновь получил свою родовую усадьбу, которую его дед утратил из-за старых родовых распрей, многочисленных убийств, а также запутанных и проигранных им тяжб.
Лейв Брюсе разумно управлял своей усадьбой. Он, как и многие другие, принял христианскую веру, считая, что так жить ему будет легче, лучше и безопаснее.
Он был родом из граничащей со Швецией местности, жители которой всегда поддерживали добрососедские отношения с королем Улавом Харальдсоном. Но усадьба и селение подвергались частым нападениям разбойничьих отрядов, которые появлялись то в одном, то в другом месте долины по обе стороны границы, разоряли жителей, сжигали селения и спешили с добычей в свои жилища в безлюдных степях. Разбойники никогда не пахали землю и не думали о сохранении урожая до нового.
Однажды ночью три разбойника ворвались в усадьбу Лейва, сожгли живьем отца и увели сестру. Ее потом нашли изувеченной и умирающей.
Среди самых кровожадных викингов и воинов, даже среди бродяг наемников, сражавшихся за других и убиравших с пути чужих врагов, эти разбойники считались наипрезреннейшими из всех живых существ. Так уж повелось, что ни один ратник и ни один честный и мужественный человек не имел с ними ничего общего. Потому что могущество этих грабителей зиждилось на бесчестных поступках, и им доставляло наслаждение убивать и мучить людей одного лишь мучительства ради. Рассказывали, что их победные празднества всегда заканчивались пытками пленников.