— Вы хотите знать, почему я тороплюсь, извольте… Во-первых, «тороплюсь» — это не совсем то слово. С таким же успехом я могу бросить вам упрек. Почему вы тянете? Все несколько сложнее. По моему глубокому убеждению, Гречушкин честный и порядочный человек. Да и у вас нет оснований считать иначе. Ему и надо очень немногое: скажите о нем лишь то, что есть на самом деле. Ну а во-вторых: если ты стремишься помочь человеку, не откладывай подобных стремлений на завтрашний день. Порядочность, которую демонстрируют лишь по воскресным дням, перестает быть порядочностью. Человек должен верить, что проявление элементарной честности не требует согласования.
Конечно, он мог сказать еще кое-что. Например, что он сожалеет об отсутствии Флатова, обаятельного, с мудрой хитрецой мужика. Флатов непременно бы все уладил. Слава богу, лет восемь секретарствует. Знает, где шаг вперед делать, где отступить. Не то что этот. Бежит впереди собственного визга. Одна забота — авось пронесет!
Их разговор не имел логического завершения. Максим неожиданно повернулся, взял Кропова за оттопыренный лацкан. Их лица оказались рядом.
— Вы вроде замерзли, Глеб Кириллович?
— З-замерз, — не очень уверенно согласился Кропов.
— Ну что ж, тогда до завтра. А коммунистов мы соберем. Непременно соберем, иначе нельзя…
— Но ведь вы же сегодня слышали!
— Слышал, — Углов поддал ногой спичечный коробок. — Поэтому и соберем.
— Кто за? — Веки у Кропова вздрагивают. Глеб Кириллович волнуется. — Семнадцать… Кто против? — Рука становится вялой, но Кропов делает над собой усилие и поднимает ее. — Четыре. Таким образом…
Духов перебирает на столе листы бумаги. Это протокол собрания.
— Предлагается следующее партийное собрание посвятить вопросам приема в партию и среди прочих рассмотреть заявление Диогена Гречушкина.
Духов еще что-то говорит, но его уже не слушают. Люди подхватывают лишние стулья, выходят в коридор, чему-то громко смеются. Очень скоро они остаются одни.
— Ну что ж, могу вас поздравить, вы добились своего.
Только теперь Углов замечает, как дрожат руки Кропова. Впечатление было неприятным, Углов отвернулся. Инструктор райкома, знавший о всей истории лишь от четвертых лиц, на собрание опоздал. В разговоре инструктор участия не принимал. Сидел в стороне и большим платком старательно протирал толстые стекла очков. Кропов на собрании выступил трижды. Его слушали внимательно. Не перебивали. А когда стали голосовать, выяснилось, что люди думают иначе. По этой причине Кропов был крайне возбужден.
— Не понимаю вашего волнения, — Максим пожал плечами. — Если и следует кому-то расстраиваться, так это мне. Я уверен, что Гречушкина можно было принимать в партию сегодня. Этого не случилось. Вы сумели убедить людей.
— Нет, вы слышите! — взорвался Кропов. — Он еще издевается! Кто вам дал право? Я буду жаловаться.
Инструктор, к которому, судя по всему, относились последние слова, вздрогнул, поспешно убрал платок, надел очки и посмотрел на Кропова. Это было всего второе собрание в практике инструктора.
— А вас, — Кропов ткнул сухим пальцем в сторону инструктора, — я вообще отказываюсь понимать. Существует мнение райкома партии.
— Такого мнения не существует, — вмешался Углов.
— То есть как? А беседа с председателем партийной комиссии?
— Это мнение одного человека.
— Неважно. Такая точка зрения есть, и вы должны были ее отстаивать.
Тон, которым это было сказано, изрядно смутил инструктора. Он по привычке кивнул головой, как это делал всегда, если не очень понимал, о чем идет речь, но чувствовал, что от него ждут какой-то реакции. На этом злосчастном собрании он тоже кивал, никак не подозревая, что кто-то поймет его совершенно определенно и уж тем более этот крикливый, нервный человек, оказавшийся, на беду, еще и одним из руководителей журнала.
— Я не нуждаюсь в вашем молчаливом согласии, — заявил Кропов. — Вы обязаны были высказаться.
— Я не мог, — сказал вдруг инструктор. — Я не знаю сути дела.
Ему вряд ли следовало так говорить. Кропов, обессилев, рухнул на стул. Он очень отчетливо представил себе, как завтра этот отутюженный молодой человек появится на работе, мельком глянет на себя в зеркало, поправит модный галстук и, словно ничего не случилось, войдет в кабинет секретаря райкома товарища Луспекаева, где сделает обстоятельный и толковый доклад. И никто даже не заподозрит, что перед ними сидит человек, не знающий сути дела. Да и только ли это? Утром позвонил Шувалов. Странное совпадение: три последних разговора редактор ведет именно с ним. Всякий раз Углова не оказывается на месте. Нынче редактор был не в настроении, с присущей ему дотошностью интересовался материалами, и Глеб Кириллович все никак не решался вставить слово об истории с Гречушкиным. Шувалов, видимо почувствовав, что Кропов хочет еще что-то сказать, спросил: