— Так-так, значит, уютно?
— О-очень, — сказала и потянулась.
— Понятно. Ну вот что, уважаемая Наташенька Глухова. Ступайте-ка вы обратно на свой любимый завод.
— Хм, любимый! С чего вы взяли?
— Ну уж, какой ни есть, а ваш. Нам люди с практикой и опытом нужны. А у вас, извините, ни того, ни другого. — Кузьма Матвеич нерадостно усмехнулся и развел в стороны свои пухлые, словно стеганое одеяло, ладошки. — Вот так-то уважаемая.
— А платите как?
— Обычно платим, семьдесят пять рублей.
— Всего-то? Поганое дело.
— Простите, не понял. Как вы сказали?
— Дело, говорю, неважное. Маловата зарплата. На заводе я сто пятьдесят имела.
Кузьма Матвеич растерянно заморгал ресницами. Встал, сел, снова встал.
— Видите ли… семьдесят пять — это тоже деньги. Так что напрасно вы.
— И премиальных никаких?
— Премиальных! Хм, наверное… то есть? Послушайте, я же вам сказал: вы нам не подходите. Какая разница, премиальные, сверхурочные, отпускные! Пусть вас это не беспокоит.
— Угу. А сами-то сколько получаете?
Кузьма Матвеич зло потянул мочку уха, с трудом переварил собственное оцепенение.
— Сам? — переспросил он, забыв сумму своей зарплаты в столь неподходящий момент. — Позвольте! Вы что, не понимаете русского языка?
Наташа озорно кивнула рыжей челкой:
— Значит, мне уходить?
— Непременно.
— Может, у вас какая другая работа есть? Я рисовать умею, и… готовлю хорошо.
— Да ну-у? — Кузьма Матвеич даже присвистнул от удивления. — Вот и прекрасно, ступайте работать в пионерский лагерь. А здесь всесоюзный журнал. Надеюсь, вы меня поняли?
— Поняла. — Она с сожалением оглядела комнату. — Ладно, пойду. Будьте здоровы.
Уже внизу ее догнал Духов:
— Ну что, не в масть?
— Чего?
— Так, профессиональный жаргон.
— А-а, не в масть, — согласилась Наташа.
— В общем, ты, старуха, не расстраивайся. Машинистки во как нужны! Все на сторону отдаем печатать, такая жизнь. Может, еще выгорит. У тебя в принципе полный ажур. Только вот откровения больше, чем надо, из-за щек вываливается. А это, старуха, чревато. Это на заводе дважды два. А здесь, старуха, своя математика. Не кто ты, а кто за тобой. А за тобой, старушка, пустота. На нее не обопрешься. Ну ладно, заболтался я. Адресок-то брось.
— Чиво-о?
— Меня, между прочим, Костей зовут. Адресок, говорю, на память.
— А ну слиняй!
— Как?
— Слиняй, говорю, крокодил!!!
— Ну, старуха, ты молоток!
И ушла. А что делать? Раз уж выставили, сидеть не будешь.
Наташа встает, подходит к столу Кузьмича, зачем-то листает календарь. Кресло у Кузьмича широкое, сидеть в нем удобно. Приди сейчас Духов, сядь за свой стол, его лицо будет прямо перед ней. Точно так же, как в тот субботний вечер. Вышел из-за фонарного столба и стоит. Наташа даже испугаться не успела. Пальто у Духова модное, ворсистое, воротник поднят. Мороз оглушительный — по нему и валенки в самый раз.
— Ну, с…старуха, с тебя приходится. Велено разыскать и привести на смотрины. Второй вечер ку-у-у-карекую здесь.
— Дай я тебя потрогаю, Духов. Я еще не верю, что ты настоящий.
— Т…трогай б…быстрее, а то начинается оледенение.
И хотя ей очень хотелось подурачиться, сделать вид удивленный, растерянный: дескать, откуда здесь Духов, какие еще «смотрины», — Наташа не выдержала, схватила Духова за вздрагивающие плечи и поцеловала в длинный заиндевевший нос.
— Бедный, замерз.
Духов подвигал плутоватыми глазами. По лицу пробежала невыразительная гримаса, обозначавшая сокращенный вариант улыбки.
— Ценю, д…догадливая.
Наташа подпрыгнула и, не обращая внимания на оторопевших прохожих, принялась лихо отплясывать прямо посредине заснеженной мостовой.
— Симпатичный добрый дух, добрый дух, добрый дух.
Как же все прелестно и неповторимо! Ее вспомнили и даже разыскали и вот теперь ждут ответа.
Ее встретили. Беседовали не более получаса. Дел по горло, не до нее.
Спросили: не передумала ли? Ответила: нет.
Похвалили за искренность. Улыбались, шутили. Посоветовали позвонить завтра. Позвонила.
— Несмотря на мои разумные возражения, вы приняты, — сказал Кузьма Матвеич и повесил трубку.
Была тут и случайность, как принято говорить, рок судьбы, была и закономерность — двести знаков в минуту на машинке, плюс стенография, плюс… А впрочем, кто знает, это могло и показаться.
Они пришли в журнал одновременно: машинистка Наташа Глухова и новый заместитель редактора Максим Углов. Ее встретили восторженно: во-первых, задыхались без машинистки, во-вторых, женщины были устойчивым меньшинством в редакции: приятное пополнение всегда кстати. Его — настороженно: во-первых, о прошлом заме вспоминали не иначе как о мужике «что надо», а во-вторых, внешность была не самой яркой стороной мужского большинства. Исключение не всегда приятно. Ее окрестили Дюймовочкой, его — Кубинцем.